Валерий Меньшиков - Цветы на асфальте

Неожиданно на тумбочке появилась мышь, блеснули черные бусинки глаз, она повела мордочкой и уставилась на пришельца. Леха хотел сбросить ее на землю, потом раздумал: все ж таки живое рядом. Пристроив узел с тряпками под голову, он лег на скрипучие доски. Тихо шебуршала коркой мышь, не приходил сон. Ему хотелось стряхнуть с себя оцепенение, постучаться в дом, хлопнуть по спине обрадованного Пашку. Сжал до боли пальцы. Добрался, рядом с домом, и живьем залег в могилу. Хоть кричи во весь голос. Он даже приподнялся, но снова упал на шершавые доски. Знал, что не сделает этого. Бог бережет береженого, а Леху — осторожность. И завтра он будет сидеть тише этой мышки, будет принюхиваться собакой сквозь щели сарая, чтобы уловить в доме чужой запах. Сейчас вся надежда на Пашку. Только бы он был при хате. Пошлет его к нужному человеку, который такой паспорт сладит, что и с участковым в очко играть садись — не признает. А там найдутся дружки, что дышат вольным воздухом. Деньжат добудут — исчезнет. В любую сторону. Куда первый поезд с вокзала отправится.

Проснулся Леха, темнота давила ощутимо. Со сна казалось, что лежит в могиле, и он, испуганно вскинувшись на нарах, начал ощупывать неровную стенку. Наконец, сознание прояснилось, вздохнул облегченно. Дома! Нащупал в кармане спички. Робко заметался огонек еще не дотаявшей свечки. Зудело давно не мытое тело. Сейчас бы на полок, прожариться веничком, почувствовать легкость тела. Но и об этом надо пока забыть. Татуировки его от шеи и до самых пяток описаны в личном деле, пришпилены скрепкой к ориентировке, а уж пригревшаяся на груди мадонна, работа известного многим сибирским колониям Вени Итальянца, сразу же привлечет внимание голого банного люда. Не только по словесному описанию, но и по картиночкам на Лехином теле ищет его милиция.

Да, Пашка нужен, брательник. Леха поднялся, с хрустом передернул плечами. Годы отсидки, нелегкая жизнь, работа на стройках и лесоповале выжали из него все лишнее. Был он, как говорят, без лишней жиринки, налитый емкой и страшной силой.

В тридцать пять лет разменял Леха уже четвертый срок, досыта нахлебался казенных щей. В последний раз сел крепко. Шел с дружками на грабеж, а получилось «мокрое дело» — от ножевой раны, не приходя в сознание, скончался потерпевший. И уже самому чудился решительный приговор, витала где-то рядом смерть. Едва открутился, спасибо адвокатам, за волосы из беды вытянули. На зону ушел, ярился зверем, на силу надеялся да на прошлый авторитет. А потом прикинул: до звонка больше пяти тысяч денечков. Проживи их попробуй, на курорте и то скиснешь. А здесь труднорму давай. Да и зачем ему воля под старость?

Тогда и надумал: уйду. Посвятил в свой план Петьку Сороку да Ивана Жару, получившего кличку за огненный цвет волос. Сорока как-то проходил с ним по одному делу, а Жара, недавно прибившийся к их компании, от оказанного ему доверия совсем помеднел лицом, в зеленых глазах появилась собачья преданность. Не подвели, помогли уйти...

Сейчас у Лехи каждая клеточка в теле напряжена, тишину слушает. Пахло какой-то гнилью. От деревянного лежака ломило всего, неизвестность была невмоготу, да и не для лежания он пробирался сюда с таким риском.

И Крест решился покинуть землянку, понаблюдать за двором.

Он встал на лесенку, головой слегка двинул вверх крышку, хватанул подрагивающими ноздрями знобкой сумеречной прохлады. Долго стоял, слушал.

Где-то недалеко за домом раздалось хриплое: ку-ка-ре-ку. И снова тишина. Потом отстучал колесами над виадуком поезд, проурчала машина.

Открыл лаз, легко поднялся наверх. И снова затаился, не проявит ли кто себя во дворе. Присмотрел небольшой глазок от выпавшего из доски сучка, пристроился рядом и затих.

В отверстие он видел дом. Вернее, часть двора, калитку и непромытые ступени крыльца. Кухонное окно было прикрыто изнутри синей занавеской. Кто же там, кто? Что ждет его сегодня? «Черный ворон» или встреча с родными?

Утро тянулось долго, или ему так казалось. Немели ноги, иногда Леху передергивало от холода, он плотнее запахивал пиджак. И время будто остановилось. Когда скрипнула дверь, не слышал: видно, задремал немного. И вдруг словно током встряхнуло: на крыльце стоял Пашка, в мятых брюках и полосатой безрукавке. Давно не стриженная красная голова почти упиралась в навес.

«Ничего детка вымахал, с таким и на дело идти без опаски», — пронеслось в голове Креста. Он весь напрягся, вглядываясь в глубину темных сеней.

«Ну прикрой же, дурень, дверь, подойди ближе к сараю, не кричать же мне на всю улицу», — беззвучно умолял Леха.

Дверь Пашка не прикрыл, но будто понял его немой призыв, пошел к сараю. Не доходя метра два, остановился и стал лениво разминаться.

— Брательник...

Пашка вздрогнул, обернулся резко, в глазах промелькнул испуг. Он сделал шаг к сараю, виновато растягивая губы.

— Это я, Лешка. Есть кто дома?

Торопливый знакомый шепот застиг Пашку врасплох, он закрутил головой, увидел перехлестнутую изнутри щеколду калитки, замок на сарае.

— Лень, неуж ты?

— Я, братка, я!

— Обожди чуток, сейчас я.

Той же ленивой походкой, в которой лишь Леха уловил нетерпеливую дрожь, Пашка пошел вокруг сарая в огород, к туалету. Спустя пару минут он уже тискал Леху, вглядывался в его несвежее лицо.

— Искали тебя, Лень. Недели две назад. Все перерыли. Потом дома сидели. И сейчас иногда ночами заглядывают.

— А землянуху нашу не нашли?

— Не-е, не унюхали. А в сарай сколько раз заходили.

— А мать как там?

— Ревела. Говорит, чует мое сердце, лежат его кости неприбранные.

— Пьет?

— А то нет.

— А что менты говорят?

— Сбег, мол, ваш красавчик. Телефон оставили, позвонить велели, коли объявишься. Нашли дешевку!

Пашка улыбнулся, показав ровные желтоватые зубы.

— Не приметил, снаружи слежки нет?

— Да вроде не видно.

— Принюхайся, оглядись. Не верю я в эту тишину. Батрачишь где?

— Пока нигде. В учкомбинат ходил, на шофера учился. Отчислили за пропуски занятий. Ну да... — Потаенная улыбка тронула Пашкины губы — понимай как хочешь.

— Отдохнуть, Лень, после зоны надо, оглядеться. Зовут кореша на дело, беспроигрышное вроде и с наваром. Думаю вот...

Истончали у Лехи крепко сжатые губы.

— Вот что, брательник, отбой пока корешам дашь. Ни к чему лишний шум. И про меня ни гугу. По лезвию ножа иду. Мне теперь обратной дороги нет, вне закона я у них, как дряхлый волк для стаи. Нутром чую, обложили со всех сторон. Только я не дурак, карты наперед показывать. Пока разберутся, мне документы сработать надо. Понял? Ну и память о себе оставить. Давно дельце тут на примете держу. Руки не доходили. Сделаю — на дно уйду, пока муть розыскная не осядет. Ну, а коли нащупают, жизнь моя не в цене. Пятака зеленого по их понятиям не стоит, только и я поторгуюсь...