Анна Ольховская - Яд со взбитыми сливками

— Пацаны, меня скоро усыновят!

— Ой, как здорово! — заулыбался тихий, болезненный Илюша, возившийся с конструктором. — И кто?

— Я пока точно не знаю, но Пипетка, — Пипеткой ребятишки называли высокую и тонкую Наталью Васильевну, детдомовскую докторшу, действительно чем-то напоминавшую упомянутый медицинский предмет, — сказала, что я кому-то понравился, и они даже готовы сделать мне операцию, чтобы я был похож на человека, но сначала мне надо подлечиться в нашей больничке.

— В больничке? — нахмурился Саша. — Слушай, Серый, а ты не боишься?

— Чего?

— А я заметил, что те, кто попадает в нашу больничку, очень часто вовсе не выздоравливают, а умирают.

— Фигня, умирают только совсем уж задохлики! — отмахнулся Лисицын, падая на свою кровать. — А другие, наоборот, выходят оттуда совсем здоровыми и чувствуют себя гораздо лучше, чем раньше. Помнишь, Илюшку на две недели туда положили, когда он кашлял?

— Да, — кивнул Илюша, — у меня перестало в груди свистеть, и задыхаться я перестал. Хотя поначалу было совсем плохо. Мне там все время капельницы ставили и кололи. Зато там вообще здорово — лежишь один в палате, чего захочешь, то и принесут. И телевизор с DVD есть для тех, кто видит. Мне и мороженое приносили, и бананы, и шоколадные батончики, какие просил. Здорово было! — Мальчик мечтательно зажмурился. — Я бы еще хотел там полежать!

— Обойдешься! — подпрыгнул на кровати Сережа. — Теперь моя очередь! Щас придумаю, какие фильмы на DVD посмотреть хочу! Правда, у меня вроде и не болит ничего, но Пипетке виднее.

— Ну, не знаю, — с сомнением протянул Саша. — Но мне там не нравится. Я когда мимо того крыла, где больничка находится, прохожу, у меня прям мурашки по коже и по спине словно кто-то холодной лапой водит.

— Это потому, что ты у нас девчонка! — хихикнул Виталик.

— Щас как дам за девчонку в глаз! Сам ты девчонка!

— Не-а, я совсем непохож. А вот ты — похож. Ты бы хоть ресницы себе обстриг, что ли, а то ходишь, хлопаешь, скоро взлетишь, как в той прикольной песенке.

— Пошел ты! — Саша, сопя, отвернулся.

Виталик спрыгнул с кровати, подошел к другу и примирительно толкнул его ластом в бок:

— Сань, ну не дуйся, я же шутил. Хотел тебя развеселить, чтоб страшилки нам не рассказывал. С Серым все будет хорошо, он ведь даже не болен. Его, наверное, хотят перед операцией полечить, чтоб сильнее был и крепче.

На следующий день Сережа Лисицын был отправлен в медицинский изолятор, который дети называли больничкой, и больше друзья его не видели. Викуська — в миру Виктория Викторовна, воспитательница, — сказала, что Сережу усыновители забрали прямо из больнички и сразу увезли на операцию. И что Сережа обязательно приедет к друзьям в гости, как только окончательно поправится, потому что очень хочет похвастаться новой внешностью.

Но Сережа не приехал. Его койка месяца три пустовала, а потом в комнату поселили новенького, Гошку Кипиани, переведенного сюда из другого приюта. Гошка был карликом, но родители от него не отказывались, до шести лет мальчик жил в семье, а потом отец с матерью погибли в автокатастрофе. Мальчика вначале определили в обычный детский дом, но там его задразнили, и Гошу привезли в Мошкино.

Ребята быстро сдружились с веселым компанейским парнишкой и больше не ждали в гости Сережку Лисицына. Да ну, чего ради он потащится сюда, особенно если родители живут в какой-нибудь Москве. У него там новые друзья, здоровые, нормальные, Серый теперь в шоколаде.

И только Саша не верил в это. Где-то в районе сердца появился тяжелый камешек, который давил каждый раз, когда мальчик думал о Сережке.

А потом он «посмотрел» этот фильм. И, заказав в библиотеке копию «Слепой ярости» на диске, «смотрел» его снова и снова, уже в одиночестве, потому что сюжет помнил наизусть. Смотрел до тех пор, пока в голове не сложилась своя система тренировок.

И Саша начал заниматься по этой системе. Меча, конечно, у мальчика не было, но его прекрасно заменяла палка. И если сначала это была специальная гимнастическая палка из спортзала, то потом Саша научился управляться с любой подходящей.

У преподавателя физкультуры, Владимира Игоревича, мальчик узнал комплекс упражнений на растяжку, а заодно — как правильно заниматься, чтобы тренировки приносили пользу, а не вред.

Физкультурник, поначалу скептически отнесшийся к энтузиазму хилого слепого пацаненка, через полгода сам начал помогать Саше. Зачем? А он поспорил с Маратом, начальником охраны, что сможет сделать из убогонького настоящего ниндзя.

Если успеет, конечно, и парнишка не пойдет в «производство».

И чем больших успехов достигал Сашка, тем больше Вовану (Владимиру Игоревичу) хотелось выиграть спор. Да и начальнику охраны становилось все любопытнее.

Надо выжать из слепого пацана максимум, а потом, может, удастся выкупить его у Амалии и можно будет зарабатывать на парне неслабые бабосы. Сначала просто показывать его, как дрессированного медведя в цирке, а позже, когда подрастет, выставлять его в боях без правил. А че, слепой боец — это же круто, народ косяком попрет!

Для того чтобы Саша Смирнов не пошел в «производство», необходимо было содействие докторши, Натальи Васильевны, и Вовану с Маратом, предпочитавшим теток кустодиевских форм, пришлось бросить жребий — кому заняться тощей грымзой.

Жребий влетел в лоб… гм, впрочем, в данном случае задействовался вовсе не мозг размером с грецкий орех, в ход шла прямо противоположная часть тела, вот туда жребий физкультурнику и влетел.

Пипетка, давно млевшая при виде мускулистого тела Владимира Игоревича, отдалась этому телу с радостным визгом.

И два года Сашу Смирнова не трогали.

За это время ушел в больничку и не вернулся Илюша, потом усыновили Виталика, и из прежнего состава комнаты остался один Смирнов. Все остальные мальчики были из новеньких.

И все они просто обожали директора детского дома, такую красивую, такую добрую Амалию Викторовну, их Мамалию.

Воспитанники детского дома старались как можно чаще попадаться Мамалии на глаза в надежде, что она обратит на кого-то внимание, погладит по голове, выделит, порекомендует следующим усыновителям.

И только Саша Смирнов, следуя советам своего тренера, прятался от директрисы или старался затеряться в толпе.

И не только потому, что так велел Владимир Игоревич. Мальчика буквально отталкивал от Амалии Викторовны ледяной холод, исходящий от дамы.

Мертвый такой, стылый.

А еще директриса ассоциировалась у Саши с черным цветом. Злым черным цветом, потому что существовал еще добрый, теплый черный цвет.

Именно такими были волосы у мамы. Мальчик ее почти не помнил, в душе, в самом укромном уголке, пряталось только ощущение бесконечной ласки, нежности и любви, вызываемое словом «мама». И Саша вовсе не ждал усыновления, ему не нужны были чужие люди, у него была мама. Которая любит его больше жизни и обязательно найдет. Обязательно. Надо только подождать.