Елена Яковлева - Блефовать, так с музыкой

- Куда? На вокзал? Это еще почему? - запаниковала Алка.

- Потому что так нужно, - пробубнила я в трубку.

- Слушай, Генералова, ты во что меня втравляешь? - она так завопила, что мне пришлось трубку подальше от уха отодвинуть, чтобы поберечь барабанные перепонки. - Учти, майор велел ему сообщить, если ты объявишься, а я не собираюсь входить в противоречие с законом. Зачем мне это нужно?

- Ни в какое противоречие ты не входишь, - заверила я ее, - во-первых, я не сделала ничего противозаконного, во-вторых, я сама позвоню Сомову.

Алка немного помолчала и снова засомневалась:

- А чего ж ты домой не идешь?

- Так надо, - процедила я. - Тебе что, полтинник жалко? Я же его тебе потом отдам.

Ну и зануда все-таки эта Алка! Я попала в ее болевую точку. Поскольку она и впрямь была скуповата, упреки в прижимистости выводили ее из себя.

- Да привезу я тебе твои пятьдесят рублей, через полчаса привезу! Алка брякнула трубку.

Как говорится, что и требовалось доказать.

Теперь нужно было позвонить Сомову. Если я этого не сделаю, Алка меня заложит, и тогда я, по ее же выражению, войду в противоречие с законом. А выйти из него будет сложнее, чем войти.

Я вздохнула и опять стала накручивать диск телефона. Отозвался мне, как и накануне, бравый басок. Я спросила майора Сомова и приготовилась услышать, что он будет завтра или, на худой конец, через час. Но вместо этого бравый басок сказал: "Минуточку". А за сим последовало "Слушаю" в исполнении глуховатого баритона.

- Это Сомов? - уточнила я на всякий случай.

- Да, это Сомов, - нетерпеливо отозвался баритон. - Я вас слушаю.

- Вам звонит Генералова. - Честно говоря, эти три слова дались мне нелегко.

- Ну наконец-то. Что с вами случилось? Откуда вы звоните? Вы что-нибудь знаете о Парамонове? - обрушил он на меня шквал вопросов.

- Только то, что он жив. - Мне было жарко, и я расстегнула верхнюю пуговицу пальто.

- Ну.., хорошо... - Сомов тянул слова, - говорите, где вы, я за вами приеду.

- На Курском вокзале, возле камер хранения, - сообщила я.

- Никуда не уходите, я скоро, - пообещал Сомов и повесил трубку.

Не могу сказать, чтобы после моего разговора с Сомовым у меня гора с плеч свалилась - не такая я наивная, но, с другой стороны, что мне еще оставалось? Вот именно: ни-че-го. Кое-как утешившись этим многомудрым заключением, я отправилась к условленному месту возле камер хранения. Народу там поменьше, а кроме того, оттуда удобно наблюдать за происходящим на вокзале, оставаясь в стороне. А при желании можно спрятаться за перегородкой, отделяющей камеры хранения от зала ожидания. Что, собственно, я и сделала.

Мне по-прежнему хотелось есть. Вокзальный хот-дог хоть и спас меня от голодного обморока, долгожданного ощущения сытости не принес. Поэтому, созерцая вокзальную суету, я особенно болезненно реагировала на жующих индивидуумов и поспешно отводила взгляд. Исключительно для того, чтобы не давиться слюной, я сосредоточилась на влюбленной парочке, умильно воркующей у эскалатора.

Парочка была как парочка, если не считать того, что барышня возвышалась над кавалером на целую голову, а потому, когда ему вздумалось ее облобызать, он встал на цыпочки и смешно повис у нее на шее. Кажется, эта уморительная сцена никого не оставила равнодушным. А в первую очередь тех, кто спускался на эскалаторе. Граждане откровенно хихикали, оглядывались, а некоторые даже крутили пальцем у виска.

Поэтому отрешенное лицо высокого человека в суконном бушлате явно с чужого плеча бросилось мне в глаза. Было в этом бледном лице, в этих худых руках, торчащих из коротких рукавов бушлата, в этих печальных глазах за стеклами очков что-то потерянно-сиротское. Дыхание мое перехватило, я инстинктивно взялась за горло и на короткое мгновение выпустила из виду этого странного человека. Потом его заслонила от меня чья-то спина, и я высунулась из своего убежища за стеной, чтобы еще раз взглянуть и окончательно убедиться: отрешенный человек на эскалаторе - это Парамонов.

Но неизвестно чья спина по-прежнему мешала мне его увидеть. Что самое удивительное, я не могла ее обойти, как ни старалась. Признаться, это все, что я запомнила: влюбленная парочка, Парамонов, чья-то спина... А дальше провал, несколько безнадежно засвеченных кадров - и картина потеряла четкость.

***

- Ты не переборщил? Что-то она долго не очухивается? - голос был нервный и с заметным акцентом. По-моему, азиатским.

- Все будет нормально, - ответил другой, спокойный и вальяжный. Минут пять-десять, и она будет в порядке.

Я уловила чье-то дыхание возле своего лица. Оно было такое смрадное, что меня чуть не вырвало.

- Вон, у нее уже ресницы дрожат, сейчас глаза откроет, прокомментировал вальяжный голос.

- Может, подъедем к ее квартире? Вдруг он туда придет? - вмешался третий голос, тоже с акцентом, но не таким откровенным, как у первого.

- Подождем, пока очухается, - это был первый. - Без нее мы все равно его не узнаем.

Хоть я их и не видела, и не знала, кто они такие и откуда взялись, я сразу поняла, что он и я говорят о Парамонове. Они надеются, что он придет ко мне, и, если на Курском вокзале он мне не померещился, пожалуй, у них есть для этого основания.

- Э-эй, подруга, кончай ночевать, - невидимый вальяжный потрепал меня по щеке. Рука у него была холодная, как рукоятка пистолета. - Ну-ну, открывай глазки, мы хотим посмотреть, какого они цвета, - он хлопнул меня посильнее.

Притворяться дальше было бессмысленно, и я открыла глаза, но ничего, вернее, почти ничего, не увидела. Потом, чуть-чуть привыкнув к темноте, я разглядела, что нахожусь на заднем сиденье автомобиля. Рядом со мной сидел мужик с широким лицом и бычьей шеей. Брови у него были рыжие, а глаза желтые, как у кота.

- Ну привет, красавица, - сказал он ласково, - поспала и будя. Пора и побалакать. Самочувствие-то как, ничего?

- Сухо... Во рту сухо, - пожаловалась я, лихорадочно пытаясь припомнить, как я могла очутиться в этой машине. Безнадежное занятие ничего у меня не получилось. Зато перед глазами у меня стоял Парамонов, спускающийся на эскалаторе.

- Ну, сушняк и с перепоя бывает, - хохотнул желтоглазый, - это у тебя пройдет скоро. Ляжешь баиньки, поспишь, а утром будешь как огурчик. Малосольный.

Смотри, какой остряк!

- Хватит трепаться, - оборвал его обладатель сильного акцента. Он сидел на переднем сиденье, такой маленький, щуплый, с крючковатым носом, который он прятал за поднятым воротником пальто, из-за чего здорово напоминал нахохлившуюся птицу. - Где Парамонов?

- Это вы мне? - Я тянула время, не имея ни малейшего понятия, что мне может дать подобная тактика.

- Тебе, тебе, - подтвердил крючконосый, - кому же еще?

- А почему вы думаете, что я это знаю? - Я немного отодвинулась от желтоглазого говоруна, который все еще обдавал меня крепким запахом перегара.