Нил Гриффитс - Предательство в Неаполе

Уже вечереет, когда мы возвращаемся в дом. Требуется время, чтобы закрыть его на ночь: Алессандро настаивает, чтобы было проверено каждое окно, каждая дверь, все электроприборы и краны.

В машине, на которой мы едем в Неаполь, ужасная духота. Это из-за сирокко, горячего ветра североафриканской пустыни, объясняют мне. Вынести это невозможно: сухая пыль лезет в глотку, вызывая удушье. Но Алессандро предпочитает опущенные стекла кондиционеру. Минуем прибрежные городки, из которых складывается Большой Неаполь, незаконные застройки, ползущие все выше по плодородным склонам Везувия. Здесь, рассказывает Алессандро, в paesi vesuviani, [48] везувийских поселениях ( ит. ). законного бизнеса почти не осталось. Это один из самых социально отсталых районов во всей Западной Европе. Безо всякой надежды на какие бы то ни было вложения, поскольку все здесь подвластно каморре. А с виду обычные окраины, как у любого средиземноморского городка: небольшие недостроенные жилые дома тянутся по сторонам дороги наподобие трехмерных геометрических фигур, высохшие, невозделанные поля, длинные низкие теплицы с разорванным полиэтиленовым покрытием, которое трепещет на горячем ветру.

Мы не попадаем в жилые кварталы, но мне видно, что их образуют дешевые современные домики, стоящие вплотную. Лишь неяркий розовый свет заходящего солнца отличает эти кварталы от жуткого мрака таких же унылых местечек на окраинах Глазго или Берлина.

— Но ситуация сложная, — продолжает Алессандро. — Не будь каморры, многие здесь страдали бы еще больше. Только какая богатая страна в своем стремлении к повышению благосостояния полагается на организованную преступность?

— Удастся ли когда-нибудь покончить с каморрой? — спрашиваю я. И понимаю, принимая во внимание последнее замечание, насколько нелеп мой вопрос.

— А-а, — роняет Алессандро, выражая таким образом безысходность борьбы с абсурдом.

Меня довозят до переулка, где находится дом синьоры Мальдини. Не уверен, стоило ли мне показываться в этих краях вместе с Алессандро. Оглядываюсь в поисках шпионов каморры. Алессандро объясняет, где мы должны встретиться утром. Мне хочется напоследок снова отказаться, но его тон не допускает возражений. Мне понадобится паспорт, говорит он под конец. Луиза замечает, что в среду будет свободна целый день: не хочу ли я пройтись по магазинам? Она подмигивает и улыбается. Соглашаюсь, добавляя вполголоса: если доживу до среды. Договариваемся встретиться на том же месте. Мы выходим из машины, и я благодарю обоих за чудесные выходные.

Ныряю в маленькую дверку и вижу синьору Мальдини, сидящую вместе с матерью в зеленовато-лимонном дворике. Мы обмениваемся приветствием: «Вuona sera». [49] Добрый вечер ( ит. ).

— Vo' magna an'nuje… — радостно сообщает синьора Мальдини.

Я улыбаюсь и пожимаю плечами.

— Mangi are… [50] Откушайте с нами ( ит. ). — добавляет она, — spagetti, — и указывает на меня, потом на себя и свою мать.

Меня приглашают к столу. Я соглашаюсь: голова трещит, да и слишком устал, чтобы куда-то тащиться из дому. Смотрю на часы: половина седьмого. Немыслимо, чтобы они сели за стол до девяти часов. Складываю ладони и прижимаю их к щеке. Международный жест, означающий сон, и, надеюсь, никоим образом не что-либо иное. Синьора Мальдини и ее мать смотрят на меня с непроницаемым выражением на лицах. Если я попробую сообразить, о чем они думают, то потеряю сознание. Я извиняюсь и, произнеся «grazie» и «ciao», откланиваюсь и начинаю взбираться по длинной лестнице к себе в комнату.

В молчании мы едем в особо охраняемую тюрьму возле Салерно, где содержится Джакомо Сонино. Я сижу на заднем сиденье автомобиля рядом с Алессандро. Он предупреждает: если спросят, то я giornalista. [51] журналист ( ит. ). После этого всю дорогу читает газеты. Чувствую себя не в своей тарелке. В серьезной целеустремленности Алессандро есть что-то обескураживающее. В очередной раз меня заставляют вникать в сложную суть его работы. Сегодня он намерен провести беседу с признавшимся убийцей, который свидетельствует против девяти своих товарищей, что они убили семь человек: четырех членов соперничающей банды и трех ни в чем не повинных мирных граждан. У Алессандро необычная профессия. Его работа — отыскать истину, моральную истину. Как бы ни бесновалась каморра, каким бы непринужденным ни казался процесс судебного разбирательства в Италии или Неаполе, какие бы общественно-политические пристрастия ни питал судья, задача Алессандро состоит в том, чтобы иметь полное представление о событиях, приведших к смерти семерых человек. Остальное — вынесение приговора, апелляции, всякие юридические пререкания — можно предоставить отлаженному механизму отправления гражданского правосудия. С этим справится любой. Но далеко не любой способен провести судебный процесс, в котором все участники намерены сохранить свою «честь», убежденные, что их omerta нерушима, и одновременно стараются уничтожить своих противников. Этот и подобные процессы имеют в основе противостояние воли гангстерской и воли моральной.

Моя вера в честность и неподкупность Алессандро абсолютна. Я интуитивно доверяю ему. Он, можно сказать, наделен моральной красотой. Именно это качество делает его привлекательным. Наверное, из-за этого Луиза в него влюбилась. Интересно, что думает о нем Сонино? Гангстеры, и это очевидно, отнюдь не испытывают к нему заведомого презрения, как можно бы ожидать. А адвокаты? Конечно, они предпочли бы судью послабее, такого, чтобы можно было прибрать к рукам. Например, заносчивого, самовлюбленного, тщеславного. С такими чертами характера, какие можно было бы использовать. Теперь я понимаю, сколько тонкостей драмы, разыгрывавшейся в зале суда, прошло мимо меня. Сегодня надеюсь наверстать. Мы будем в одной комнате, говорит Алессандро. В белой комнате.

Похоже на павильон для киносъемки. Комната просторная, стены из побеленного кирпича, пол покрыт линолеумом. Окон нет. Посередине комнаты стол, два стула, две камеры. Освещение на высоких треногах. Из комнаты тянутся провода, прикрепленные к полу клейкой лентой. Мы далеко не первые. Адвокаты, репортеры, разные служащие собрались в коридоре и стоят, переминаясь с ноги на ногу. Некоторых из них я видел в зале суда. Нас все время пересчитывают. Дважды я предъявляю паспорт полицейским офицерам. Мое имя, адреса (в Неаполе и Лондоне) заносятся в какой-то журнал. Больше до меня никому нет дела. Сонино нигде не видно. Какой-то молодой человек просит Алессандро сесть на стул, а сам идет к камере, что напротив, и настраивает кадр. Покончив с этим, он принимается устанавливать свет. Алессандро встает, но молодой человек просит его сесть снова.