Владимиp Югов - Одиночество волка

12

Жалобно заскулили собаки. Оленья упряжка прижалась ближе к дому и людям. Кто-то осторожно подошел к нему сзади. Наташа. Зашептала, обдавая молочным дыханием: "Тебе где спать стелить? Я думала - ты мне приснился... Такой ты крупный, здоровый и сильный!"

Он стоял завороженный и таинственностью северной ночи, и красотой этой необычной ненки.

Вышла, покашливая, старуха. Позвала по-русски: "Наташка! Наташка! Где Васька? Уложила в постель?.."

Мать долго ворчала по-ненецки.

- Алкоголик! - сказала без злобы Наташа, когда старуха вернулась в дом. - Я побегу в стадо. Отец будет здесь. Пусть отдохнет. Ты уезжай. Ни о чем не думай! Ты очень хочешь заработать?

Волов не ответил.

- Только деньги - зараза. Собака бешеная. Если деньги тебе на шею сядут, - будут погонять, как мы оленя хореем погоняем. Будешь бежать, бежать, бежать!

Он опять не отозвался.

- Ты большой молодец, - зашептала она, - ты очень большой молодец! Ты хорошо поработаешь. Я на тебя не обижаюсь...

- Как ты за Ваську пошла? - наконец, спросил.

- Он был хороший парень, - сразу же отозвалась. - Беда наша - водка.

- Не только ваша.

- Нет, наша особенно... Саша, я тебя за это время полюбила. Ты знаешь это? Ты совсем один? Ты будешь обо мне думать?

- Я и теперь думаю, - тихо признался. - Я не могу иногда...

- Ты приезжай через некоторое время в поселок, я обязательно бы приехала... Почему ты стонешь по ночам?

- Не знаю.

- Война снится? А Иван пропадает. Он мертвый, понимаешь? Ты не бросай его... Я сегодня приду к тебе, ты жди...

Сладостно-томителен был поздний вечер. Она Волова, несмотря на его громадный рост и медвежью силу, называла огурчиком...

С пятистенным домом рядом - чум. И там старики немножко живут, по своей традиции. Сегодня их нет - у стада. Из дома в чум перешли они потом. Морозно...

Этот вечер был последним. Утром он уезжал в поселок.

13

Местечкин куда-то смылся по делам, и остановился Волов поначалу у Вениаминыча.

- Живи, не жалко старухи. Пусть варит и убирает.

Старик уже знал все про Местечкина. "Ладность, - всякий раз крякал. Подсидел, сукин сын! Так ему не пройдет".

Он был богат. Там, в лесу, перед вольным своим годом, пять лет шел на его книжку приличный заработок. А на Большой химии, когда его освободили из-под стражи как неопасного убийцу, убийцу по ревности, влился в бригаду по разгрузке и погрузке. Сберкнижка его подпортила, она и не таких скручивает. Они засели вдвоем. Угощал разжалованный снабженец от души, но нет-нет да и проговаривался: дружба дружбой, а деньги врозь. И потому он не понимал Волова, который поехал к Хатанзееву. "В гости", - хмыкал. Когда надо тут, с его здоровьем и силушкой, пахать да пахать. Иначе уедешь и никаких воспоминаний. Бичи здешние, или попросту алкоголики, и то в месяц берут по тыще. Только лето подойдет, выгружай сахар, муку, макароны, тушенку, свинину, табак. Работы навалом, хоть утопись в ней.

- Хитрит директор. Ой жох! - всякий раз вздыхал. - Меня променял. На кого? На соплю.

Волов уже не порывался уйти от него и нарушал сухой закон. Тих он был и печален. Не тот, что в вертолете. В вертолете он был все-таки открыт, а тут - такой неподатливый. Всякий разговор сводил к одному: как бы не спиться от зеленой тоски в этой тьмутаракани! И глядит жалобными глазами на пустынную многоозерную землю. Всему человечеству рассказывают эти глаза, что, например, ехал и думал: все будет по-другому.

- Хитрит директор, - все покачивал головой старик. - Ой, хитрит. Ну да ладно. С бичами еще накукуется. Сам позовет.

На другой же день заглянули два мужика, как оказалось потом, Вася-разведчик и Миша Покоев - местные знаменитости. Они были на подпитьи.

- Мужик, - сказал один из них, - нас послал учитель Маслов. В гости зовет тебя.

Волов взглянул на хозяина, тот кивнул:

- Сходи, сходи! Тебе жить тут.

В комнате у Маслова сидел знакомый Волову геолог Лохов. Он был в красном индийском джемпере, ворот белой рубашки выглядывал из-под джемпера. Лохов отпустил усы. Они были жиденькими, рыжеватыми; губы у Лохова сухие, потрескавшиеся.

На столе стояла недопитая бутылка спирта. Волов тоже вытащил бутылку, достал из сумки кусок мороженой оленины, которую всунул Вениаминыч. Около огня печки кусок сразу покраснел, пробивались в нем белые сальные прожилки.

- Это уже пир, - сказал Маслов.

Это был до умопомрачения красивый парень тридцати - тридцати пяти лет, в джинсовом костюме с множеством застежек. На лице Маслова блуждала этакая ироничность.

Пока Волов раздевался, Миша с Васей-разведчиком занялись мясом. Миша, изгибаясь худым своим телом, подкладывал в русскую печку, сложенную видно недавно, поленья дров. Вася-разведчик суетился помочь ему в этом, но только мешал. У него, тоже худого и нескладного, с разделкой мяса тоже не получалось.

- Пой, Женька, - Лохов покусывал губами свои жалкие усы. Глаза его уставились на гитару.

Маслов, наверное, не любил себя долго упрашивать, запел тихонько, подыгрывая себе на гитаре:

Промчались дни мои, как бы олений

Косящий бег. Срок счастья был короче,

Чем взмах ресниц. Из последней мочи

Я в горсть зажал лишь пепел наслаждений...

Лохов очень серьезно, очень старательно стал подпевать, сжимая сухие потрескавшиеся губы - видно ему было больно:

По милости надменных обольщений

Почует сердце в склепе темной ночи.

У них образовался милый дуэт.

К земле бескостной жмется, средостений,

Маслов поглядел на вошедшего из другой комнаты хозяина этой квартиры.

Знакомых ищет - сладостных сплетений...

Хозяин, дядя Коля, старик лет семидесяти, маленький, щупленький, млел от счастья. Стал причмокивать сухим языком. Это было привычкой, видно. Привычно выглядело и постукивание.

- Хорошо, хорошо, мальчики! - похвалил, когда они кончили петь. Лохов, вы прятали свой талант напрасно! Мандельштам заворожил меня.

Седенькая головка дяди Коли умиленно наклонилась в их сторону. Маслов глядел на старика спокойным вишневым холодноватым взглядом. Лохов опять покусывал усы.

- Вместе с Петраркой! - улыбнулся он, и обратился к Волову: - Как, мужик, вы нашли нашу землю обетованную?

- Не бойтесь, Волов, - Маслов отложил гитару, руки его были ловки, неспешны. - Здесь все свои, и все, следовательно, о вас все знают.

- Особенно женщины. - В комнату вошла высокая блондинка, оказалось, дочь дяди Коли и жена Маслова. В руке поднос с нарезанными аккуратно ломтиками хлеба.

- Давайте, Саша, знакомиться. Зовут меня Светой. Светлана Николаевна.

Волов пожал протянутую руку и продолжал распечатывать бутылку, которую принес.

- Однако же... - Света улыбнулась искренне и незатейливо. - Вы, выходит, молчун?

Вася-разведчик и Миша Покоев (прозвище Покой), дурачась, ставили на стол жаркое.