Владимиp Югов - Загадка мадам Лю

- Почему вы предупреждаете меня о моей безопасности? - спросил я уже грубо.

- Да, вашей. А не чьей-нибудь другой. Конечно, это ваши дела. А мои... Это мои дела!

- Почему я бежал сегодня по вашей милости к Добрюку?

- Потому что вы... Вы стали жестоким. У вас умерло чувство сострадания к наказанным небом.

- Мистика, - захотел я сбросить ее ладонь с моей руки.

- Глупец. Если все предопределено... Если кому-то быть убитым, а кому-то убить... Тогда Добрюк прав!

- Мне, выходит, надо перед убийцами-подонками сюсюкать? Становиться на колени?

- Нет, не сюсюкать. Говорить тихо. Однако нельзя злом призывать к добру. Все у вас не так, не так! Вы стали писать не так.

Меня начинала раздражать ее манера подобным образом говорить. Говорить рубяще. Всезнающе.

- Не думайте так обо мне, - посоветовала кротко она.

- Как? Чего вы вдруг решили, что я думаю о вас?

- Вы сейчас подумали, что я нетерпима, заносчива...

- Верно, подумал. Кроме того, вы вмешиваетесь в мою жизнь.

- Это вы вмешиваетесь в чужую жизнь, - спокойно отпарировала она. Сейчас вас позвали, чтобы вы поглядели на очередного подонка семнадцати лет, который убил женщину. У этой женщины осталось двое малышек - четырех и двух лет. Он ворвался к ней в кабинет и бил ее топором просто так, ни за что. В этот день он хотел кого-либо убить... Но позвольте вас спросить, разве для того чтобы увидеть очередную дрянь, надо было так спешить?

- Но вы же сами внушили Добрюку, чтобы я был там. Разве не так?

- Браво, вы уже верите, что есть люди, которые могут внушать.

- Наверное, естественно. Колдуны, вожди. У меня, как и у других, все смешалось. Я начинаю верить, что люди ходят порой под гипнозом. Они не видят очевидного. Так было и так есть. А потом, как после драки, машут кулаками.

- И все-таки, почему вы побежали, когда Добрюк позвал вас?

- У меня такая профессия. Бежать туда, где интересно.

- Вы когда-либо продавались?

- Оскорбляете.

- Ваш газетный суд, стоило лишь приоткрыть краны, хлынул на общество лавиной. Это уже не суд, а расправа. Почему вы так доверчивы? Почему не ищете главных виновников?

- Кто главный виновник в этой истории?

- В убийстве Ирины?

- Об этом я и спрашиваю.

- Я уже вам ответила. Эта старуха и тот. Найдите его. Бесполезно говорить в этой истории, что ее, Иринин, мальчик ушел на три года. Здесь не это. Есть тот, виновный.

- Говорите яснее! Кто он? Кто?

- Он - почти каждый из вас. Вы, мужчины, стали более продажны, чем женщины... Но он, тот... Он жив, здоров. Найдите его. Но не продайтесь. Он попытается вас обмануть.

- Я не из тех. Не продаюсь.

- Вам это так кажется. На самом деле вас только позовут, вы бежите. И продаетесь... За мелочь... Вам рассказывают, что было так, а не так. И вы...

- Я выполняю свой долг, как могу.

- Долг? Поддерживать все то, что осталось от Системы?

- Вы не доверяете мне... Потому вы гнали меня от очередной жертвы. Скажите, как вам удалось вытравить из записки слова? И что означает эта аббревиатура - ЧСН?

- Вы не знаете и этого?! - Восклицание ее было неподдельным, оно означало крайнее удивление. - Но это же ныне знает каждый нормальный человек!

- Я, выходит, ненормальный... Я догадываюсь... Догадываюсь, это человек... Не знаю, не знаю! Может, иной... Но я хотел бы спросить: почему вы считаете, что в мое здешнее дело кто-то должен вмешиваться? И учить меня моему делу? И не верить мне!

- Это уже другой вопрос. А первый... Вы мне все-таки поможете? Пойдете со мной, чтобы они оставили меня в покое?

- Если ваша власть над подобными записками так могуществена, разве вам нужны защитники? Причем неквалифицированные? - Я был ироничен.

- Я не хочу, чтобы вы вмешивались и в это дело, - сказала, помолчав, она. - Я враз раздумала.

- В какое дело? В дело этого малолетнего убийцы?

- Нет. Я говорю об убийце Ирины.

- Поясните.

Я все-таки обиделся. "Я враз раздумала!" Что позволяет она себе? Так свысока судить всех!

- Я знаю, о чем вы думаете. Не обижайтесь на меня. Да, я раздумала. Впрочем, раздумываю...

- Разрешите действовать впредь так, как будете приказывать вы! - Я заводился.

Она не обратила внимание на мое ерничание.

- До этого своего убийства, - заговорила тихо, с раздумьем, - тот звереныш жил, как живут все его сверстники из маленьких городков. Издевательства начинаются с детского садика. Потом издеваются в школе, на улице. Этот тихий мерзавец поступил в училище. И тут его били, унижали. Что сделать, чтобы вознестись? На ком отыграться? И вот жертва медицинская сестра...

- Выходит, не виновен?

- Зачем же так? Конечно, виновен. Но он исполнитель воли общества, доведшего его до психоза.

Я снова пожал плечами и сказал:

- Не больно и свежая мысль. Не все будут убивать только потому, чтобы вознестись.

- Жизнь от рождения и смерти... За час, за день, за неделю вы узнаете это. - Ее мелодическая манера речи охлаждала меня. - Вы делаете вид, что во всем разобрались. А разве вы умирали? А разве помните, как родились? От вас скрыты те загадочные дни. Никто в деталях вам не рассказывал, как свершилось чудо... Вам бы все это помнить, тогда вы никогда бы не ошибались. А если бы умерли, вам легче было бы понять умерших...

- Убитых, - поправил я. - Выходит, мне надо быть убитым, чтобы понять убитого? Но разве тогда я уже буду нужен?

- Чтобы судить об убитом, надо быть убитому.

Это был ее решающий голос в нашем немного запутанном диалоге. Я понимал ее: она хотела мне сказать, чтобы я подходил к разным убийствам Ирины и медсестры по-разному. Но этот сам подход к разным убийствам был само собой разумеющимся. И что же? Дальше-то? Чтобы судить об убитом, надо быть убитому?! Какая нездешняя, неземная мысль! Кто так может сказать?!

- Я понимаю, о чем вы думаете, - послышался вдали ее голос.

Мимо меня мелькнула тень. Я слышал, как щелкнул замок. И выбежал в коридор. Тут же захлопнулась дверь моего номера. Я попытался побежать в ту сторону, и тут же, ощутив толчок в плечо, отлетел к стене. Вверху горела лампочка. С ужасом я подумал, что надо идти за ключом, мой остался в запертом номере. Там меня увидит директорша... О чем я должен с ней поговорить? Не помню!

- Не ходите со мной. Я раздумала! - Опять вдали послышался голос.

Я знал по статистике: продолжается рост преступности; личному составу внутренних дел все труднее справляться с нарастающим валом преступлений; нагрузка на одного сотрудника уголовного розыска по зарегистрированным преступлениям возросла почти на четверть - с семнадцати до двадцати одного оперативно-розыскного дела... И т.д. и т.д. Боже, милый Добрюк! Да тут не надо и показывать таких подонков, чтобы понять весь ужас сегодняшней жизни. Стоит лишь поглядеть вокруг!

Я тарабанил на машинке об убийстве Ирины, прикатив в свой город. Я позабыл о предупреждении Лю не писать. "Это не ваше дело! Есть другие, которые будут чистить конюшни!" В конце концов, а что я буду делать, если перестану писать? Это же своего рода наркотик - выворачивать пласты уголовной хроники, а?