Роза Планас - Флорентийские маски

– Прошу прощения, вы, случайно, не Федерико Канали?

Женский голос прервал его разочарованные мысли.

– Да, это я. А вы, извините, кто?

– Я Андреа де Лукка, дочь синьора Винченцо.

Федерико вошел в погруженную в полумрак комнату и прежде чем его глаза успели привыкнуть к сумраку, услышал голос, по-театральному четко произносивший обращенные к нему слова:

– Пьеро делла Франческа не писал картины ради прибыли. Великий Джотто тоже не работал ради наживы. Ни один художник, прославивший этот великий город, не творил ради богатства. Вот почему, синьор преподаватель, спешу предупредить вас: если вы пришли сюда ради наживы, можете тотчас же покинуть стены моего дома. Почувствовав вашу алчность, я немедленно прекращу всякое общение с вами.

Федерико прошел вслед за дочерью синьора Винченцо едва ли не через весь город. Сначала Андреа провела его по виа Туорнабони, затем по лабиринту переулков возле реки и, наконец, вывела своего спутника к мосту Тринидад. Федерико едва успевал за девушкой, а когда терял ее из виду в грозовом полумраке, полагался не столько на зрение, сколько на другое чувство – нечто вроде внутреннего обоняния. От дочери Винченцо исходил почти физически ощутимый аромат беспокойной обольстительности. Ее появление никоим образом не было предусмотрено планами Федерико. Тем приятнее для него оказался этот сюрприз. Сколько времени они шли по поливаемому дождем городу, он не знал. Впрочем, по всей видимости, прогулка продолжалась достаточно долго, чтобы насытить воображение Федерико новыми, неясными и беспокойными образами. Наконец девушка остановилась. На какой-то миг у него возникло чувство, что она сама заблудилась и не знает, куда идти. Обернувшись, она улыбнулась, да так, что повергла Федерико в смущение.

– Нет, правда, вы действительно дочь синьора Винченцо? Я просто не ожидал, что у человека его возраста окажется такая молодая дочь.

Она не ответила и даже не посмотрела на него. Вместо этого слегка отогнула манжету блузки и взглянула на часы. Прогулка по узким старинным улочкам продолжилась. Федерико стало стыдно за свои не слишком деликатные слова, и он пообещал себе больше ни о чем не спрашивать свою провожатую без крайней необходимости. Поездка из Болоньи сама по себе была нетрудной, но пребывание за рулем, долгое ожидание и казавшаяся бесконечной и беспорядочной прогулка по Флоренции – все это вместе начало уже утомлять его. Дождь не унимался, и Федерико промок до нитки. Мокрая одежда плотно прилегала к телу. На плечи девушки был наброшен плащ, но и ее волосы давно промокли, а из-под каблуков при каждом шаге брызгали маленькие фонтанчики – как будто она всякий раз, точно угадывая место, нажимала на невидимую кнопку в мостовой или тротуаре. Наконец они оказались у узкого, вытянутого вверх фасада дома, пристроенного одной стороной к древней крепостной стене. Андреа вынула ключ и открыла запертый на один оборот замок. По лестнице с непривычно широкими ступенями они поднялись на второй этаж. Здесь она открыла еще одну дверь и на некоторое время оставила гостя в прихожей. Когда она вернулась, Федерико смиренно попросил полотенце, тряпку – в общем, что угодно, чем можно было бы хотя бы немного обсушиться. В первый раз за все время, прошедшее с момента встречи на галерее, Андреа де Лукка, дочь синьора Винченцо, дружелюбно улыбнулась. У Федерико возникло ощущение, что она только в эту секунду осознала, насколько они оба промокли. Она знаком предложила ему следовать за ней и проводила по узкому коридору в ванную. Здесь он обнаружил целую стопку полотенец с причудливо вышитыми инициалами, разбирать и расшифровывать которые у него не было ни малейшего желания. Он как мог привел себя в порядок и вновь прошел вслед за девушкой по коридору, насчитав по пути восемь дверей. Наконец они вошли в какой-то просторный зал, вдоль стен которого были расставлены изящные стулья. у камина, облицованного розовым мрамором, спиной к входной двери сидел человек. Слова, которые произнес синьор Винченцо, были знакомы Федерико. Он давно уже прочел знаменитую 23-ю песнь Эзры Паунда: «Жажда наживы убивает искусство, убивает еще не родившееся дитя во чреве матери». Да, стремление к богатству и алчность отравляют все, к чему прикасаются. Федерико полностью разделял эту точку зрения, но ему было непонятно, с какой стати старый актер решил встретить его именно такой тирадой.

– Синьор, не знаю, почему вы так сказали, но я могу дать вам слово: в том, ради чего я к вам пришел и что собираюсь рассказать, нет и намека на стремление к обогащению. Я пришел просто поговорить о Пиноккио.

Эти искренние и простые слова заставили Винченцо де Лукку встать с кресла и обернуться к гостю. Федерико впервые увидел этого высокого и подтянутого человека, в облике которого, несмотря на возраст, сохранилась привлекательность его лихой и полной неожиданных поворотов судьбы. Светлое лицо. Глаза цвета синевы в витраже готического собора. Эти синие глаза смотрели с ничуть не скрываемым недоверием. Всклокоченные, более длинные, чем можно было ожидать, волосы пожилого человека были не просто светлыми, а совершенно белыми, и при этом в них не было ни намека на старческую седину. Винченцо де Лукка церемонно протянул гостю руку. В этом жесте безошибочно угадывалось твердое желание сохранить некоторую дистанцию, отделявшую его от незнакомца.

– Садитесь, прошу вас. Значит, говорите, Пиноккио. – повторил он, словно убеждая самого себя в том, что все правильно расслышал.

– Да, синьор, именно Пиноккио, – настойчиво повторил Федерико, преодолевая шевельнувшееся в душе стеснение и ожившие угрызения совести.

– Ну что ж, давайте поговорим. Что вы хотите узнать? Или, если поставить вопрос иначе, чем могу помочь вам я, человек без образования? – Тон, которым были произнесены эти слова, с одной стороны, представлял старика более живым, доступным и человечным, а с другой – выдавал нарочитую ложную скромность, которую с сожалением отметил Федерико.

Настало время спрашивать, ничего не объясняя, получать, ничего не давая взамен, но первое предупреждение со стороны синьора Винченцо серьезно настораживало. Молодой преподаватель прекрасно понимал, что слова о наживе были произнесены не зря, и если старику вдруг покажется, будто он учуял в вопросах Федерико намерение чем-то поживиться, то гостя выставят за порог без всякого стеснения. В этом случае не только поездка пойдет насмарку, но и все поиски придется начинать практически сначала. Старый актер тем временем внимательно наблюдал за Федерико, которому казалось, что тот читает его мысли. Старик оценивал силу воли и настойчивость собеседника, вычислял, насколько тот умеет врать и притворяться. Федерико понимал, что все приемы ведения беседы, которыми он, как университетский интеллектуал, владел, как ему казалось, почти в совершенстве, здесь ничем не помогут. Человек, с которым он познакомился, сразу же включил его в игру по своим правилам, не дав ни отсрочки, ни форы.