Мария Ланг - Скандинавский детектив. Сборник

— Двенадцать лет назад.

— Боже праведный! Тогда вы, наверное, еще ходили в коротких штанишках.

— Нет, мне было уже двадцать два, я учился в институте и часто занимался в гуманитарной библиотеке. Вы тогда часто появлялись там в связи с расследованием убийства. В принципе оно касалось людей, которых я знал только понаслышке, но все равно это была жуткая история.

— А теперь…

— А теперь,— горько рассмеялся он,— Ивонна обвиняет меня, прямо или косвенно, в том, что я — убийца Вероники.

— Я никогда не говорила ничего подобного! — возразила ослепительная манекенщица. — Я сказала, что ты был здесь с ней вчера вечером в девять часов, вот и все. И в этом я готова поклясться.

— А я говорю, что ты сбрендила. Это просто неприлично — утверждать такую злонамеренную чушь.

— Я думаю, — вмешался Кристер, — что Мы попросим фрекен Карстен описать, что именно она видела и слышала. Итак, вы своими глазами видели фру Турен и Жака здесь в ателье?

— Не-ет, — протянула Ивонна, но продолжала упрямо: — Конечно же, я не могла их видеть, потому что он мне не открыл.

— Почему он — или кто-то другой — должен был открыть вам дверь, когда у вас есть свой собственный ключ?

— А, ключ! Ну что вы, я не ношу его с собой. Делать мне больше нечего, как таскать с собой в сумочке кучу тяжелых дурацких ключей.

— Если вас не пустили сюда, что же вы тогда видели?

— Машины.

Кристер имел неосторожность посмотреть прямо в ее широко открытые глаза и почувствовал, как его способность логически мыслить устремилась к нулю.

— Машина Вероники стояла возле ратуши, а Жак припарковал свою ниже по Шелегатан.

— Восхитительно! — воскликнул Жак. — Ты хочешь засадить меня в тюрьму за убийство, потому что видела две машины. Ты, которой в жизни не отличить «фольксваген» от «бентли» и «вольво» от трактора. Ну-ка, быстренько расскажи комиссару, какая у меня машина.

— Белая.

— Разумеется. Правда, весенним вечером на каждой улице Стокгольма можно без труда насчитать десяток белых машин. Так какой же марки моя машина?

— Не знаю. Ты недавно купил новую.

— С двумя дверьми? С четырьмя? С багажником на крыше?

Он бомбардировал ее вопросами, на которые она не могла ответить.

— Я точно знаю, что это была твоя машина, — упрямо заявила она. — Потому что, когда увидела ее, я тут же выскочила из такси и помчалась сюда наверх.

— Такси? — переспросил Кристер. — Откуда вы на нем ехали?

— С площади Фридхемсилан. Мы были дома у Жака, сидели и разговаривали. А потом он взял и ушел, ни слова не сказав.

— Ни слова не сказав! В жизни не встречал человека, обладающего таким выдающимся талантом переворачивать все шиворот-навыворот.

Он расстегнул еще одну пуговицу на рубашке, как будто ему не хватало воздуха, и повернулся к Кристеру.

— Вчера я подвез ее домой после работы и, будучи полнейшим идиотом, упомянул, что собираюсь провести вечер дома и поработать над эскизами, которые давно должен был закончить. Около семи, когда я только-только уселся за работу и у меня как раз возникла одна великолепная идея, примчалась эта женщина и все испортила. Я терпеть не могу, когда меня отвлекают во время работы, и еще я терпеть не могу спорить с истеричными бабенками, особенно когда они начинают слишком громко кричать. И когда она категорически отказалась уйти, отказалась взять себя в руки или, по крайней мере, вопить потише, я подумал о своих собственных нервах, о нервах своих соседей и ушел сам. Я поехал на остров Ловен и прогуливался там среди подснежников, пока не обрел душевного равновесия, чтобы вернуться и снова попытаться убедить ее. Было уже около девяти, и в моей квартире царила благословенная тишина — она ушла. Я отключил телефон и открыл бутылку виски, которую я, как мне показалось, заслужил.

Ивонна в бешенстве глубоко вдохнула и уже открыла было рот, но Кристер опередил ее.

— Что же явилось причиной такого истерического поведения фрекен Карстен?

— Для этого ей не нужны никакие причины, — ответил Жак, печально глядя на него своими темно-карими глазами. — У нее, наверное, было ужасное детство с массой неврозов и комплексов.

— Вы сказали, что вы спорили. Ваш спор касался, вероятно, какой-то конкретной темы — более актуальной, чем комплексы детского возраста?

— Да, — устало признался Жак. — И по этому поводу наши мнения коренным образом расходятся. Я считаю, что все уже обсуждено и высказано пять или шесть месяцев назад. Как вы уже, наверное, догадались, я когда-то в прошлом имел неосторожность дать Ивонне повод рассчитывать на мою верность. Мы с ней были почти что помолвлены — к счастью, это теперь уже пройденный этап.

Впервые за время разговора он перестал смотреть на трубку Кристера, свои руки и рисунки Биргера Лундквиста, висящие над диваном, и взглянул в ее застывшее лицо. И добавил тихо и жестоко:

— К несчастью для меня, у моей бывшей невесты либо не хватает ума понять, что я устал от нее, либо ей не хватает другого, куда более важного для женщины качества — гордости.

То, что произошло дальше, развивалось с невероятной стремительностью.

Ивонна залепила Жаку еще одну оглушительную пощечину — вторую за день. Затем, словно тайфун, сорвала с табурета свое синее бархатное пальто и унеслась прочь из салона, через холл и вниз по лестнице.

Жак неопределенно пожал плечами, словно извиняясь перед Кристером, и кинулся следом.

Комиссар Вик выключил магнитофон. Весьма странный и бесполезный допрос? Нет, он был склонен утверждать обратное. На этой ранней стадии расследования он скрупулезно собирал такие фрагментарные и нередко драматичные впечатления о людях и ситуациях. Пока что он предпочитал интуитивно нащупывать их связь с преступлением и ту роль, которую они сыграли в нем, а не пытаться применять голую логику и сопоставлять факты.

В холле он встретил Гунборг Юнг, и они вместе вышли из ателье.

— Я все никак не могу забыть вашу считалку. Она вроде бы совершенно бессмысленная, однако будоражит воображение.

— Да, — подтвердила она своим обычным сухим и чуть ироничным тоном. — От роскоши к лохмотьям. Снаружи — шелк, а внутри — безобразные грязные лохмотья. По-моему, она вовсе не бессмысленная. Подозреваю, что ее сочинил какой-нибудь доморощенный философ.

Их голоса эхом отдавались в пустом подъезде.

— А бархат? Какую роль он здесь играет?

— Он мягкий, гладкий, глянцевый, но я, как швея, могу заверить вас, что это очень ненадежный материал, с ним ужасно трудно иметь дело. Он все время норовит выскользнуть из рук.

— Как люди.

— Ну не все.

— Да, пожалуй, не все, — с сомнением проговорил Кристер.

Они уже вышли за ворота, и она надела неуклюжую пластиковую шапочку, защищая седины от моросящего дождя.