Ноэль Калеф - Лифт на эшафот

Взмокший от страха, он неслушающейся ногой нажал на тормоз.

Женевьева неожиданно крикнула:

- Остановите! Остановите!

Шофер резко затормозил, и старый "рено" занесло. Он не успел повернуть на улицу де Варен и остановился у тротуара. Таксист, которому большие усы явно служили фильтром для никотина, рассердился:

- Предупреждать надо, дамочка! Предупреждать! А не орать так! В чем дело?

Женевьева не знала, плакать или смеяться.

- Я подумала, я... Отвезите лучше меня домой.

- А куда это "домой"?

- В Отёй, улица Молитор... Извините, но я вдруг поняла, что мой муж поехал прямо домой, наверное... Ну и тогда я...

Таксист внимательно смотрел на нее. Смутившись, Женевьева рассыпалась в ненужных объяснениях:

- А на улице де Варен живет мой брат...

Таксист воспользовался ее смущением и грубо прервал:

- Ваш брат или сборщик налогов, мне-то какая разница.

Женевьева обиженно замолчала.

- Ладно, - сказал шофер, - значит, едем в Отёй?

- Да, - сухо ответила она. - Улица Молитор.

Женевьева поджала губы. Вот уж, действительно, эти плебеи... Машина медленно повернула и увеличила скорость. Женевьева сдерживала истеричное хихиканье. Она была так счастлива! Боже, как можно быть такой глупой! В городе наверняка сотни красных "фрегатов". Абсолютно никаких оснований не было утверждать, что "фрегат", который она только что видела, принадлежал ее мужу. Он, бедняжка, наверняка томится дома в ожидании. А когда его заставляли ждать в одиночестве, он пил. Просто так, со скуки. К несчастью, он плохо переносил алкоголь. Она наклонилась вперед:

- Быстрее, прошу вас...

- Ха! Ничего себе! Если бы вы не напутали, мы бы уже давно были на месте. А я не могу ехать быстрее. Эта машинка тридцать восьмого года рождения...

Женевьева снимала и вновь натягивала перчатки, пока таксист занимался сравнительным анализом старых и новых автомобилей.

- Есть и хорошее, ничего не скажу. Обогрев, например, зимой - это удобно, но... что касается материала, уж извините. Теперешний и в сравнение не идет.

Она его не слышала. Она думала о двух мужчинах, которые заговорили с ней сегодня на улице. Один из них даже шел за ней некоторое время. Надо признаться, что в розовом костюме она кажется стройней. Все равно неправда, что она стареет. Она вновь улыбалась. Часто ощущение счастья зависит от упорства, с каким человек желает не обмануться.

"Не пей слишком много, любовь моя, - мысленно приказывала она Жюльену, - будь благоразумен, я сейчас приду, видишь..."

Когда она расскажет ему о своих подозрениях, о своем гневе, он строго пожурит ее. Он скажет, поглаживая ее по плечу: "Сумасшедшая! Ведь ты знаешь, что я люблю только тебя..." "Знаю, - ответит она, - знаю, сама не понимаю, что на меня нашло..." Впрочем, эта девчонка совсем не в его вкусе. Жюльен предпочитает зрелых женщин, чтобы относились к нему с материнской нежностью. Как Женевьева. Он любит, чтобы его ублажали. И терпеть не может заботиться о других. "Когда мне будут нравиться молоденькие девчонки, - говорил он обычно, - значит, я начну стареть!"

И он смеялся, не замечая даже, что посыпает соль на ее раны.

Такси остановилось. Женевьева расплатилась, оставив шоферу щедрые чаевые. Не из доброты. Из трусости. У дверей ее охватило сомнение. Она обернулась и робко попросила:

- Если вы не торопитесь, подождите меня все же пять минут... Может быть...

- Может оказаться, что вашего муженька нет дома? Понял. Подожду.

Он засмеялся, и она его возненавидела. Конечно, посторонним людям трудно ее понять, но этот уж чересчур груб. Она не могла найти ключ, нервничала, наконец позвонила, и горничная открыла дверь.

- Месье давно дома?

- Месье?

- Ну да, месье! - крикнула Женевьева, бегом устремляясь в гостиную.

- Ах нет, мадам! Я его не видела.

Женевьева застыла на месте.

- Значит, он звонил?

- Нет, мадам, сегодня не было звонков.

Вся энергия Женевьевы ушла на недавний гнев. Сил осталось только на то, чтобы плакать. Плакать, умереть от слез. Горничная продолжала:

- То есть нет... я забыла. Мадам Дормьен звонила, она спрашивала у мадам...

Жестом Женевьева приказала горничной замолчать и медленно направилась в спальню. И сразу же испытала ужас перед одиночеством. Она не сможет остаться одна. Такси...

Она выскочила из дома.

- Подождите!

- Ага! Его нет, а? - усмехнулся шофер. - Ну, не убивайтесь. Ведь братишка-то с улицы де Варен остается. Не стоит из-за этого заревывать такую симпатичную мордашку. Ничего страшного. Это все поправимо...

Как она плохо думала о нем, об этом таксисте, и его усах. Этот чужой человек понимает ее лучше, чем собственный муж.

Сидя на полу кабины, откинув голову, Жюльен пытался собраться с мыслями. Его беспокоила реакция Женевьевы, чьи поступки никогда нельзя было предвидеть. Эта истеричка может поднять на ноги весь город!

Сколько времени ему придется просидеть, как узнику, в этом лифте?

Мозг, словно без его участия, выдал ответ: один день и две ночи. Тридцать шесть часов.

В понедельник утром вернется Альбер и включит ток.

До этого момента он будет совершенно один. Нет, не совсем. Рядом находился мертвец - Боргри. Даже если Жюльену удастся найти объяснение насчет бумаг, оставшихся на столе, он никогда не заставит поверить, что не знал Боргри, с которым ему придется так долго пробыть один на один... Он - в лифте, а тот - в своей жалкой комнатушке. Он слышал смех полицейских: "Кого вы хотите убедить, будто все это время сидели в застрявшем лифте?"

Надо бежать. Чего бы это ни стоило. Об этом идиотском приключении никогда не должны догадаться. Никто никогда не должен как-то сопоставить его и Боргри. Но для этого надо выбраться отсюда.

Он с неистовством бросился на приступ железной двери. Послышался щелчок. Жюльен, отчаянно надеясь, потянул дверь изо всех сил. Она медленно поддалась.

Фред нервничал, сыпал проклятиями. Он жал на стартер, а этот паршивый мотор не заводился!

Тереза еще не отошла от последней головомойки, которую он ей устроил, и не осмеливалась заговорить. Однако ей казалось, что если Фред не повернет ключ...

- Фред...

- Ну что тебе еще надо?

- Этот... Эта...

Она больше не смогла произнести ни слова и просто указала на ключ. К ее изумлению, Фред расхохотался:

- Надо же! Действительно... Подумай, ты не такая уж дурочка, какой кажешься.

Он тут же умерил похвалу:

- Заметь, это было бы невероятно...

Машина тихонько тронулась с места. Несмотря ни на что, Тереза покраснела от удовольствия, а Фред ругал себя за рассеянность и вспоминал истории о гениальных людях, тоже рассеянных. Осмелев, она выпрямилась на сиденье, чтобы выключить освещение. Фред зааплодировал.

- Все лучше и лучше. Скоро с тобой можно будет выходить в свет, ты делаешь успехи, уверяю тебя.