Роман Канушкин - Ночь Стилета - 2

- А... вы мне вроде уже говорили. - Вика нехотя поднялась, украдкой бросая взгляд на экран телевизора.

- Конечно, - кивнул Гринев. - Ты у нас умница и все прекрасно помнишь.

Он протянул ей платок, чтобы она вытерла слезы.

- Представляете, в конце фильма он лезет к ней по лестнице, а до этого он боялся высоты. На балкон даже не мог выйти.

- Впечатляет, - сказал Гринев.

- Я пришел тебя спасти, принцесса Лилиан, говорит он. А она в ответ тоже обещает спасти его. И они целуются. Я этот момент не могу смотреть без слез.

- Я тоже, - совершенно искренне согласился Гринев. Взял пульт и выключил телевизор.

- Вытащите кассету, - забеспокоилась Вика. - Вдруг магнитофон сжует кассету?

"Ну с какого хера он должен сжевать твою е...ную кассету, идиотка ты паршивая?" - подумал Гринев. Потом мягко улыбнулся.

- Мы не дадим ему сжевать нашу кассету, - благодушно пообещал Гринев. - Мы ее спасем.

- И она спасет нас, - с готовностью откликнулась Вика. Гринева уже давно все это перестало веселить.

Они вышли на улицу. Духота становилась все более липкой; наверное, будет гроза. Они пошли по выложенной камнями дорожке, и Вика не преминула похвалить тех, кто предпочел брусчатку гравию или асфальту. Гринев знал, что так оно и будет. Они шли к садику камней, расположившемуся под сенью дуба. По пути Вика остановилась, внимание ее привлек охранник, запускающий сейчас бензиновую газонокосилку.

- Этот человек может все вам рассказать об устройстве этой машины, поделилась Вика с Гриневым. - По-моему, он не просто тут косит траву, а? Как считаете? - Вика хитро подморгнула Гриневу. - Для этого он слишком хорошо разбирается в технике. - И добавила подозрительно: - Обратите на него внимание.

Гринев прокашлялся - обалдеть можно, просто сногсшибательная проницательность.

А Вика, покачивая своими упругими бедрами, уже шла вперед.

"Жопа у нее, конечно, хороша, - подумал Гринев, - а вот башка уже совсем протекает".

Действительно, будет гроза - вот и птицы переместились поближе к земле, совершая свои беспокойные петли.

В саду камней их ждал Санчес, наблюдавший за медлительными золотыми рыбками, плавающими в бассейне. На "Викиной" лавочке устроилась Александра Афанасьевна, к которой даже здесь, на территории охотничьего домика, все обращались "Вика" - все, кроме самой Вики. Александра Афанасьевна заканчивала курить, чуть не запустила "бычком" в так лелеемый охранниками бассейн с рыбками, потом одумалась и отправила окурок в пепельницу на длинной ножке.

Санчес повернул голову, бросил на Вику быстрый, пронизывающий взгляд, тот самый, которого так боялась Вика, и обратился к Гриневу.

- Я же просил, чтоб она была в форме.

- Не знаю... - Гринев помялся. - С Аллой говори.

Что означало: "Отвали... Алла выполняет указания Папы. И если она увеличила дозу нарозина до трех таблеток, значит, таковы указания Папы. И не хрена ко мне цепляться".

Но, конечно, вслух сказать всего этого Гринев не осмелился. Пока еще нет.

- Возможно, поговорю, - пообещал Санчес.

Он смотрел на Вику, которая затихла и уставилась в одну точку. Никто не нарушал тишины. Время шло, тянулось, как кисель. Вика чувствовала на себе его взгляд, подобный рентгеновским лучам, и понимала, что теперь она обязана выдержать эту паузу. Расслабиться и выдержать. Ни в коем случае не заговорить первой. И никак не измениться в лице. Она балансировала на грани под пытливым взглядом Санчеса, но... и она теперь кое-чему научилась от Александры Афанасьевны. Их теперь действительно не отличишь. Заработал электрический мотор, с большого валуна в бассейн заструился поток воды. Всплеск... Господи, как же Вика была благодарна человеку, вздумавшему включить сейчас этот водопад. Она вздрогнула и одарила Санчеса рассеянным взглядом.

- Вика - дети, - тихо позвал Санчес.

Ее взгляд прояснился.

- Что?

- Я говорю, что хотел побеседовать с вами, - произнес Санчес обычным голосом и снова бросил на нее этот быстрый, пронизывающий взгляд, поговорить о вашем друге Лютом.

Вика опустила голову, словно рассматривая свои белые кроссовки. Надежда, застучавшая в ее сердце, утихла. Вместо нее Вика ощутила внутри себя ватную и какую-то пресную на вкус усталость. Сколько она еще может выдержать? Сколько?!

- Вашем друге Лютом, - повторил Санчес. - Вы готовы?

Он следил за ее мимикой. Снова повисла пауза.

Вика подумала, что если они сейчас встретятся взглядами, то все рухнет. Эти люди вокруг уже привыкли к ней. Санчес - другое дело. И эти паузы, в которых люди выдают все, что хотели бы скрыть. Вика в отчаянии подняла голову. Но Санчес уже снова разглядывал плавающих в бассейне рыб.

Она быстро взяла себя в руки. "Интересно, - мелькнуло в голове у Вики, - он просто мерзавец, наслаждающийся садист или... он о чем-то подозревает? Тогда зачем все эти игры? Достаточно одного анализа крови, простого теста на присутствие нарозина..."

Санчес посмотрел на нее и улыбнулся.

- Вы увидите ваших детей, как только мы закончим все дела, - сказал он неожиданно. - Ведь я вам обещал.

Викины глаза расширились. Она мгновенно "протрезвела".

И почувствовала, что он разжал тиски, что он отпускает ее. И сейчас Вика будет беседовать с ними о Лютом и молить лишь об одном - чтобы это ощущение тонкой грани не подвело, не отказало ей, чтобы и на этот раз не переиграть.

Потому что Вика не была наркоманкой.

Вика не была наркоманкой, по крайней мере уже некоторое время. За весь месяц май она не проглотила ни одной таблетки нарозина.

* * *

Туман. Чудесный туман над морем. Наверное, это и есть убежище для маленького беззащитного существа. В нем хорошо. В нем совсем нет боли. И в нем возвращаются чудесные сны.

Только и туда, в спасительный, милосердный туман, прорвался ее мучительный крик. Конечно, в этом тумане он звучал приглушеннее, застревая в белесых капельках влаги, оживлявшей ее организм. Но он там был:

"Давай заберем у них наших детей!"

Он пришел из этих шлепающих звуков, шагов в темноте, и в конце концов он стал ее единственной реальностью.

Давай заберем у них наших детей.

* * *

В тот день под утро неожиданно выпал последний снег, который к полудню растаял.

Она не получала таблетки уже тридцать шесть часов, и каждый последующий час стал ее адом. Ее маленьким личным адом, в котором время сделалось неподвижным. Ее наказали. Причины остались где-то там, на периферии, тоже неподвижной, словно неведомый мрачный утес в ночи. Она не знала, действительно ли возвращалась физическая боль (Вика уже могла самостоятельно подниматься с постели и даже пробовала делать несколько шагов при помощи костылей), или это была психологическая иллюзия боли, но она ждала тумана. Спасительный, сладостный туман должен был начать стелиться над морем, темным жаждущим морем, в котором обитали липкие уродливые чудовища из обрывков ее снов и которое было ею.