Роберт Харрис - Призрак

— Значит, встреча с вами была для него очень важным моментом.

— Почему вы так говорите?

— Потому что вы имели подлинную страсть к политике. Знание темы. Контакты в партийной организации. Вы вывели его на правильный путь и помогли ему возглавить партию.

Мне казалось, что туман начинал проясняться.

— Вы не против, если я запишу эту мысль?

— Валяйте, раз считаете, что она вам пригодится.

— Возможно, пригодится.

Я отложил в сторону нож и вилку. На самом деле мне не понравились сорняки и разваренная рыба. Я достал блокнот и открыл его на чистой странице. Мне не составило труда поставить себя на место Лэнга. В мои юношеские годы я тоже был сиротой — одиноким, амбициозным, талантливым (хотя и не настолько). Я тоже искал свой путь жизни. А Лэнг после нескольких робких шагов в политике встретил женщину, которая внезапно сделала возможным фантастическое будущее.

— Ваш брак стал для него поворотным моментом.

— Я определенно отличалась от его кембриджских подруг — всех этих Джокаст и Пандор. Даже в юности политика интересовала меня больше, чем цветы или пони.

— А вам когда–нибудь хотелось стать настоящим политиком? — спросил я.

— Конечно. А вам когда–нибудь хотелось стать настоящим писателем?

Это было похоже на пощечину. Кажется, я даже отложил свой блокнот.

— Хм…

— Извините. Я не хотела быть грубой. Но вы должны понять, что мы с вами в одной лодке. Я всегда разбиралась в политике лучше Адама. И вы тоже талантливее его в написании книг. Но, в конечном счете, он был и останется звездой, не так ли? И нам обоим известно, что мы просто служим этой звезде. На книге, которую купит читатель, будет стоять его имя — его, а не ваше. То же самое можно сказать и обо мне. Я быстро поняла, что он может дойти до вершин политики. Адам имел харизму и очарование. Он был великолепным оратором. Он нравился людям. А я всегда смотрелась гадким утенком или вела себя бестактно, как слон в посудной лавке — что сейчас и продемонстрировала в отношении вас.

Она вновь положила ладонь на мою руку. Ее пальцы теперь были теплыми и более женственными.

— Еще раз прошу прощения. Я обидела ваши чувства. Наверное, даже у «призраков» есть амбиции, как и у других людей.

— Если вы уколете меня вилкой, то из тела пойдет кровь, — пошутил я.

— Вы уже закончили ужинать? В таком случае покажите мне те документы, которые отыскал в архивах Майк. Возможно, они освежат мои воспоминания. Любопытно было бы взглянуть на них.

Я спустился в мою комнату и вытащил пакет Макэры из–под матраца. Когда я вернулся в гостиную, Рут переместилась на софу. В камине трещали свежие поленья, и ветер в дымовой трубе ревел, поднимая вверх оранжевые искры. Деп наводила порядок на столе. Я едва успел забрать у нее мой фужер и бутылку виски.

— Хотите десерт? — спросила Рут. — Или кофе?

— Нет, спасибо.

— Деп, мы закончили. Благодарю.

Она слегка передвинулась на край софы, указав мне на место рядом с собой. Я притворился, что не заметил приглашения, и занял кресло напротив нее. Меня терзала обида от «пощечины» Рут, поскольку в глубине души я все–таки считал себя писателем.

Хорошо, пусть я им не был. Это верно, что я не сочинял поэзию, не писал чувственной юношеской лирики и не копался в нюансах человеческой психики, благоразумно не желая изучать ее слишком пристально. Я рассматривал себя как литературный аналог умелого слесаря или кустаря, плетущего корзины — возможно, гончара, лепившего завлекательные поделки, которые нравились людям.

Открыв конверт и вытащив фотокопии, членскую карточку Лэнга и статьи о лондонских выборах, я разложил их на низком столике, стоявшем перед Рут. Она скрестила ноги, склонилась вперед к документам, и я вдруг поймал себя на том, что нагло уставился на удивительно глубокую и затемненную лощину между ее аппетитных грудей.

— Да, с этим не поспоришь, — сказала она, отложив членскую карточку в сторону. — Я узнаю его подпись.

Она похлопала ладонью по снимку с групповым портретом агитаторов на выборах 1977 года.

— Некоторые лица мне знакомы. Наверное, я отсутствовала на собрании тем вечером или находилась в другой группе. Иначе на этой фотографии я стояла бы рядом с ним.

Она приподняла голову.

— Что вы еще тут нашли?

Мне показалось, что не было большого смысла скрывать от нее остальное. Поэтому я передал ей весь пакет. Она прочитала фамилию и адрес отправителя, затем рассмотрела почтовый штемпель и взглянула на меня.

— Значит, именно этот пакет прислали Майку из архива?

Она раскрыла горловину конверта и, удерживая ее в таком положении большим и указательным пальцами, с опаской заглянула внутрь, словно там могла находиться какая–то кусачая тварь. Рут опрокинула пакет и высыпала его содержимое на стол. Я наблюдал за ней, пока она сортировала фотографии и рекламные брошюры с анонсами спектаклей. Разглядывая ее бледное и умное лицо, я выискивал какой–нибудь намек, который раскрыл бы мне, почему Макэра считал эти документы настолько важными. К моему удивлению, твердые линии ее лица смягчились. Она подняла фотографию, на которой Лэнг щеголял в полосатом костюме на речном берегу.

— Взгляните на него, — сказала она. — Не правда ли, он был симпатичным?

Она прижала снимок к щеке.

— Действительно, — ответил я. — Неотразим.

Она поднесла фотографию ближе к глазам.

— Господи, посмотрите на этих людей. Какие у них были волосы! Они жили в другом мире, верно? Я прошу вас вспомнить, что происходило на планете в то время. Вьетнам. «Холодная война». Первые стачки британских рабочих, которых не было начиная с 1926 года. Военный путч в Чили. А что делали эти ребята? Они пили шампанское и катались на лодках!

— Готов поднять за них бокал.

Она взяла в руки другую фотографию, на обороте которой были напечатаны стихи.

— Послушайте это, — сказала она и начала читать.

Она улыбнулась и покачала головой:

— Я даже половины из этого не понимаю. Тут какой–то кембриджский сленг.