Аркадий Карасик - Последняя версия

- И все же вы могли бы быть со мной более откровенным, - настаивал Пантелеймонов, вонзив в мое лицо шильца требовательных глаз. - Твердо обещаю гробовое молчание. Ни жена, ни любовница, не говоря уже о нашем коллективе, знать не будут...Включая Волина...Могу поклясться.

Директор обвел кабинет ищущим взглядом, будто искал подходящую икону либо сувенир, на которых можно принести требуемую клятву. Единственно подходящая вещь - портрет очередного руководителя, в данном случае Президента или хотя бы коммуникабельного Жириновского, но стены пусты. После частой смены портретов в дореформенные времена хозяйственники посчитали разумным вообще никого не "вывешивать", зря не выбрасывать на помойку деньги.

Поэтому пришлось обмахнуть себя небрежным крестом, повернувшись к пустующим книжным стеллажам, ранее заполненным произведениями вождей революции. Директор снова принялся оглядывать невинную мою физиономию, разыскивая на ней готовность преподнести ему имя убийцы.

А я мысленно сделал очередную зарубку в многострадальной своей памяти.

Почему-то в число приближенных не включены Второв и Богомол, с которыми Вацлав Егорович проводит все свободное время. Если, конечно, не занят с любовницами или производством. Случайно это произошло или преднамеренно? Ведь Бога все равно не обмануть, по заверению священнослужителей он все видит и все знает, а вот настырный сыщик - другое дело. Авось пропустит мимо ушей, не заметит.

Шалишь, хозяин, все замечено и... отмечено.

- И все же дайте мне хотя бы полмесяца...

- Полмесяца? - возмущенно закричал генеральный, подняв над головой обе руки. - И это когда Росбетон приступает к выполнению ответственного заказа! Когда мы собираемся выпустить на рынок новую партию своих акций! Вы шутите или издеваетесь? Учтите, Константин Сергеевич, я не потерплю издевательства... Извольте отвечать: кто убил Сурена Ивановича и за что?

Любой талантливый сыщик в первую очередь - актер. Без способности перевоплощаться либо в добряка, либо в сурового и строгого следователя невозможно расколоть подследственного, расположить его к себе либо подавить его волю. Генеральный не был ни обвиняемым, ни свидетелем, но, тем не менее, нужно изобразить легкое смущение, граничащее с извинениями. Собеседник требовал полной откровенности, на которую я не имел права. Ну, что ж, он получит суррогат, ничем не отличающийся от полноценного продукта.

Пришлось стыдливо опустить глаза, вызвать на щеки румянец.

- Ни то, ни другое. Просто раньше, чем через полмесяца, у меня в руках не будет необходимых доказательств.

- Простите, но мне наплевать с высоты нашего башенного крана на ваши доказательства...

Пантелеймонов требовал, настаивал, переходил от крика к просьбе и, наоборот, от просьбы к возмущению. Я стоял на своем. Извинительно улыбаясь и неловко пожимая плечами. Дескать, рад вам услужить, но, прошу меня правильно понять, - не могу. В ваших же интересах. Наступит время - все скажу, все выложу на ваш стол, а сейчас не мучьте безответного подчиненного, не выдавливайте из него последние соки.

- Ладно, - наконец сдался директор. - Будь по вашему. Полмесяца и ни днем позже. И ещё одна просьба: прежде чем передавать дело в милицию вы посоветуетесь со мной.

Пришлось согласиться, хотя предварительное согласование с генеральным по многим причинам меня не устраивает. В первую очередь, из-за нераскрытости воротного стража. Престарелый сторож висит надо мной железобетонной плитой, готовой вот-вот обрушиться на голову.

Успокаиваясь, прогулялся по территории. Возле разгрузочно-погрузочной эстакады стояло два панелевоза, мостовой кран устанавливал на них стеновые панели, строповщики, беззлобно матерясь, увязывали их между собой. Мастер дневной смены перекрикивался с кокетливой крановщицей. Дама из отдела технического контроля расчерчивала мелком панели, требующие доводки. Две девицы несли в лабораторию бетонные кубики, их конвоировала дебелая Соломина.

Производственная обстановка, как обычно, действовала на меня успокаивающе, ослабляла натянутые нервы, замедляла сумасшедший хоровод мыслей.

Через полчаса, заглянув по дороге в технологический отдел и убедившись в "сохранности" Светки, я направился в депозитарий.

В конце коридора, неподалеку от кабинета главного экономиста, находится мощная дверь, оббитая нержавейкой. За ней - небольшой тамбур отделяет посетителей от святая святых акционерного общества Росбетон. Обе двери открыты. В просторной комнате - столы с установленными на них компьютерами, за крайним, играя на клавиатуре, будто на рояле, восседает главный хранитель акций - немолодая женшина с подведенными глазами и ярконакрашенными губами. Ефросинья Никитишна Слепцова.

Когда я впервые перешагнул порог завода, административный корпус дрожал от сдерживаемых эмоций, невероятные слухи перекатывались по этажам, потрясая слабые души женского пола. Причина - Слепцова, два года тому назад похоронившая мужа. Взрослые дети разлетелись из материнского гнезда, оставив родительнице трехкомнатную квартиру с балконом и телефоном. Ефросинья Никитишна сдала одну комнату азербайджанцу, торгующему дарами природы на Кунцевском рынке. Вторую комнату заселила молодая женщина, тоже - торгашка, но с Киевского рынка.

Азербайджанец свел близкое знакомство с дамой родственной профессии, но не оставил без внимания и квартирную хозяйку. Солидный её возраст и внешность, далекая от идеалов женской красоты, не остановили страстного предприимчивого воздыхателя. Он разработал нечто вроде графика, предусматривающего очередность ночных посещений двух женщин.

Иногда, под влиянием очередных неудач, в целях успокоения взбудораженной нервной системы, торгаш умудрялся посещать сразу двоих: в первую половину ночи - квартирантку, во вторую - хозяйку. Естественно, сохраняя тайну и удовлетворяя женщин.

Так и жил предприимчивый южанин со своим "гаремом".

Не прошло и двух месяцев, как обоим дамам стало известно коварство южанина. Возник перевернутый любовный треугольник со всеми его атрибутами: слезами, скандалами, драками между соперницами. После одной из них, изрядно помятая Слепцова очутилась на больничной койке, любвеобильный азербайджанец - в тюрьме, квартирантка сменила место жительства.

Скандальная новость облетела весь город, но особую реакцию вызвала в Росбетоне. Секретарши, бухгалтерши, инженерши, медсестрички, крановщицы, сверкая накрашенными глазами и глотая голодные слюнки, азартно обсуждали и,конечно же, осуждали моральное падение Фроси, но по всему было видно они не прочь повторить её "подвиг".

Пантелеймонов со вкусом рассказывал посетителем и про сексуальную могучесть азербайджанца и про не менее горячую активность своей бухгалтерши. Но слова словами, а какие-то меры надо было принимать. Из заместительницы главного бухгалтера пострадавшую женщину перевели заведовать депозитарием. Оклад чуточку пониже, зато занятость не сравнить.