Чарльз Вильямс - Мертвая яхта

Это было невероятно.

На борту яхты не было заметно ни малейшего следа борьбы или какой-нибудь болезни, и сам залив уже которую неделю был тих и спокоен, как вода в детской ванночке. Паруса яхты надувал ветерок, румпель был закреплен, и суденышко плавно скользило по зеркальной поверхности воды юго-восточным курсом, направляясь к Юкатанскому проливу. Единственная шлюпка находилась на своем месте, и все было в полном порядке, если не считать, что на яхте не было ни одной живой души.

Яхта была в изобилии снабжена провиантом и водой. Обе койки в каюте были аккуратно заправлены, пол подметен. Пара брезентовых комбинезонов и грубая штормовая матросская роба висели на переборке, а на одной из коек лежал лифчик; соперничая с запахом трюмной воды и соленого морского ветра, в пустующей каюте все еще ощущался аромат духов. Это был даже не запах, а слабый намек на него и его трудно было бы ощутить, если бы он не был здесь так необычен и неуместен.

Стол не был накрыт, но на нем стояли две кружки, одна из них до краев была наполнена кофе. Когда старый боцман с американского танкера "Джозеф X. Феллок", присланный сюда с досмотровой командой, прикоснулся рукой к кофейнику, что стоял тут же на керосиновой печке, он почувствовал, что тот еще хранит тепло. Не более часа тому назад здесь были люди. Боцман подошел к маленькому столику с картами, взял книгу, которая, по его мнению, более всего походила на судовой журнал, и бегло перелистал ее. Несколько мгновений он вчитывался в последнюю запись, задумчиво почесывая рыжую щетину на подбородке, в которой кристалликами морской соли поблескивала седина. За сорок лет, проведенные в море, ему еще ни разу не приходилось встречаться с такой странной записью в судовом журнале:

"… голубизна и этот последний приветливый серебристый отблеск, манящий и влекущий за собой в своем умирании. Он зовет, и зов его непреодолим. Исчезнуть и раствориться в сверкающем экстазе… исчезнуть и раствориться…"

Прежде чем закрыть книгу, боцман заметил нечто, лежавшее между ее страницами. Это был длинный волос, золотистый и слегка вьющийся, несомненно, женский волос. Боцман снова покачал головой.

Сунув книгу под мышку, он захватил с собой черный чемодан, лежащий на койке, и вышел на палубу.

В двух кабельтовых от яхты на фоне красного заката четко вырисовывался силуэт американского танкера. Капитан на мостике нетерпеливо ожидал возвращения досмотровой команды.

"Фрейя, Сан-Хуан, П.-Р." — крупными буквами было выведено на борту яхты, и капитан с любопытством рассматривал эту надпись. Он размышлял о том, что делает эта скорлупка здесь, в самом центре Мексиканского залива, забравшись так далеко на запад от родных берегов, и почему маленькое суденышко из Пуэрто-Рико названо именем нордической богини.

Боцман поднялся на мостик с чемоданом и большой книгой.

— Больна команда? — спросил капитан. — Или вообще мертва?

— Исчезла… — боцман, казалось, сам не верил в то, что говорил. — Просто исчезла, и все…

Он кратко доложил о том, что увидел на яхте.

— Насколько я понимаю, там было двое, — заключил он. — Мужчина и женщина, хотя из дамских тряпок я не обнаружил ничего, кроме купального лифчика. Не более часа назад они еще находились на борту…

— Ладно, — проронил капитан. — Возьмем яхту на буксир, вернемся на нее и как следует осмотрим. А что в судовом журнале?

— Какая-то чертова тарабарщина, — ответил старый боцман и протянул капитану сначала журнал, а затем и чемодан. — По-моему, тут никак не меньше пятидесяти тысяч долларов!

Капитан вытянул губы трубочкой, словно собираясь присвистнуть, раскрыл чемодан и бросил быстрый взгляд на тугие пачки американских банкнот. Он поднял глаза на "Фрейю", где его трудяги матросы крепили буксирный трос, и задумчиво нахмурил брови. Затем раскрыл судовой журнал на том месте, которое указал ему старый боцман, и прочел последнюю запись.

И нахмурился еще сильнее

"…Исчезнуть… и раствориться…"

Только после того, как последний луч солнца погас в зеленоватой воде залива, они прекратили поиски хоть какого-нибудь намека на то, что случилось на борту мертвой яхты.

Капитан приказал штурману ложиться на прежний курс. Ведь они и так уже довольно задержались. Он пересчитал деньги в присутствии двух судовых офицеров и запер их в сейф.

Сумма равнялась восьмидесяти трем тысячам долларов. Затем капитан в одиночестве заперся в каюте и вновь раскрыл судовой журнал.

Оно было жарким, это раннее июньское утро на побережье залива. Баржа лениво покачивалась на воде, пришвартованная к Т-образному причалу возле старого полуразвалившегося дока у западного края фарватера. Мой компаньон Картер отправился в Нью-Орлеан подыскивать клиентов, и я остался на барже в одиночестве.

Я как раз проверял один из аквалангов, когда из-за угла кирпичного сарая выкатил автомобиль и замер у причала. Это был блестящий "кадиллак", и в нем сидела девушка. Она вышла из машины и хлопнула дверцей, после чего подошла к воде походкой, в которой грация морского конька сочеталась с плавностью льющегося меда.

— Доброе утро, — пролепетала она. — Полагаю, вы мистер Маннинг? Я не ошиблась?

Я выпрямился.

— Верно, — промолвил я, теряясь в догадках, зачем я ей понадобился.

Она чарующе улыбнулась.

— Я бы хотела поговорить с вами. Можно мне подняться на борт вашего корабля?

Я взглянул на ее тоненькие высокие каблучки, затем посмотрел на решетчатые сходни и покачал головой.

— Пожалуй, я лучше сам сойду к вам.

Через минуту я стоял на причале рядом с нею. Девушка оказалась довольно высокой, не менее шести футов вместе с каблучками. Я сам ростом в шесть футов два дюйма, но с трудом мог взглянуть на ее макушку, покрытую пышной волной мягких золотистых волос.

На девушке была летняя рубашка-безрукавка цвета корицы, которая великолепно гармонировала с нежным загаром ее гладкой кожи, короткая юбка и легкие туфельки на высоком каблуке. У нее было округлое лицо скандинавского типа и огромные серые глаза. Лицо ее нельзя было назвать классически красивым, но на него было чертовски приятно смотреть. Я еще никогда не видел такой гладкой, бархатистой кожи и таких приятных пухленьких губок. В общем, это была дьявольски хорошенькая штучка.

Солнце порядочно припекало, стоял полный штиль, и я почувствовал неловкость от того, что так бесцеремонно уставился на нее. Я скромно отвел глаза в сторону.

— Чем могу служить? — вступил я в разговор.

— Позвольте мне сперва представиться. Меня зовут миссис Вэйн, вернее, миссис Шенион Вэйн. Я хотела бы поговорить с вами насчет работы.