Аркадий Карасик - Запоздавшее возмездие или Русская сага

Нет, этого просто не может быть - у любого подонка, мерзавца имеется хотя бы капля совести, а Абрек, при всех его недостатках, далеко не мерзавец... Но, с другой стороны, старик в "линкольне" почти слово в слово описал только-что состоявшуюся между супругами беседу. Даже о мнимой болезни депутата упомянул.

Позвонила Ольга Сидякину только ранним утром, когда Абрек еще спал. Из дому - не решилась, спустилась к телефону-автомату.

-- Почему так поздно? - недовольно упрекнул Сидякин. - Впрочем, ничего уже не исправишь. Спокойно проводите на работу мужа и идите по улице к входу в метро. Ничему не удивляйтесь. Вас просто... похитят...

-- Зачем? Скажите адрес - сама приеду.

-- Опасно. За вами будут следить не только мои люди...

Г л а в а 27

Видова-Валуян замолчала и сразу же в гостиную вкатилась инвалидная коляска. Сидякин, наверняка, подслушивал. Роман оглядел комнату, но разве возможно без тщательного изучения отыскать "булавки" с чуткими головками на концах?

-- Иди в свою комнату, Оленька, отдохни. А мы с внуком Николая еще поговорим.

Ольга послушно кивнула и ушла. Несколько минут паралитик изучающе смотрел на собеседника. Будто определял его реакцию на исповедь женщины. Романов отвечал безмятежными взглядами и благодарными улыбками.

Обескураженно вздохнув, Прохор Назарович извлек из бара две бутылки: коньяк для гостя, минералку для себя. Горестно улыбнувшись, постучал полусогнутым пальцем по левой стороне впалой груди. Сердце, дескать, барахлит, организм спиртного не принимает.

-- Надеюсь, исповедь Видовой ответила на все ваши вопросы? - внешне равнодушно спросил он, после того, как Роман выпил рюмку удивительно вкусного коньяка и зажевал ее ломтиком лимона. - Если остались невыясненные, готов прояснить. Слишком долго я молчал, таился, хочется, наконец, исповедаться.

-- Пожалуй, с непонятным похищением женщины более или менее ясно... Скажите, зачем она посещала ювелирный магазин?

-- По моей просьбе. Захотелось сделать подарок внучке фронтового побратима.

Романов вспомнил горшки Семенчука, но ничего не сказал. Наверняка не по возрасту резвый старикашка реализовывал драгоценности через магазина.

-- Остается самый главный вопрос. Тот самый, ради которого проводил расследование мой дед, из-за которого никак не могла успокоиться Клавдия Ивановна...

-- Можете не продолжать! - гулким, далеко не старческим голосом остановил сыщика Сидякин. - Гибель Семена, да? - он прикрыл глаза ладонью. Будто стеснялся слез. Но Роману показалось, что бывший старшина вовсе не плачет, что его жест - фальшивка. - Можете поверить - не знаю, кто тогда выстрелил, меня по сей день тоже мучают сомнения... Может быть, в азарте схватки с мессерами и я, не желая этого, повел стволом автомата. Может быть кто другой. Один Бог ведает, - он помолчал. - Действительно, я завидовал удачливому Семке, но не до такой степени, чтобы убить его... Разве я похож на убийцу?

Роману захотелось припомнить немощному инвалиду его расправу с другом, с человеком, который помог ему выкарабкаться из неминуемой нищеты. С Федькой Семенчуком. Заставить Сидякина вспомнить Феклу-самогонщицу, которую бывший командир разведвзвода подставил следователям в качестве убийцы. Так ловко и умело, что баба получила десять лет строгача.

Но кто дал право частному детективу копаться в чужой душе и выносить приговор?

-- Вы продолжаете бизнес Федора Семенчука? Попрежнему эксплуатируете нищую братию?

-- Что вы, что вы? - отмахнулся старик. - Давно завязал. Живу на пенсию.

Лукавит бывший ротный старшина! Не на пенсию он живет - на богатства, спрятанные в семи горшках Семенчука. На пенсию не построишь престижный коттедж, не наймешь персональную охрану, не будешь раз"езжать на "линкольне".

-- Бывает...

-- Надежда на милость суда мизерная, больно уж не хочется умирать на тюремных нарах. Это еще одна причина просьбы передать мне записи Николая. Ежели не лукавить - главная. Кажется, я заслужил Божье прощение спасением внучки вечного комбата, теперь остается заслужить ваше...

Банда Ванваныча действует угрозами и насилием, паралитик - слезными просьбами, фальшивым раскаянием. По опыту общения с преступным миром бывший сотрудник уголовки знает - закоренелые убийцы и насильники каются в кровавых своих делах очень и очень редко.

-- Мне не хотелось бы расставаться с бумагами деда, - точно так же, как и при беседе с Ванванычем, завилял Романов. - Единствнная о нем память. Вот разве отдать вам ксерокопии? - нерешительно повторил он.

Как и предполагал сыщик слащавая маска Сидякина исчезла, вместо нее показалась ежели не волчья морда, то нечто на нее похожее.

-- Где гарантия, что вы не передадите в прокуратуру подлиники?

-- Только мое честное слово.

Убийца Семенчука, фактический убийца родного сына, главарь банды в раздумьи покатался по комнате. Доверительная беседа постепенно превращалась в рыночный торг.

-- Признаться, меня ваше предложение не греет, честное слово не успокаивает. Но я понимаю ваши чувства и поэтому вынужден согласиться на копии. Пока согласиться, - многозначительно уточнил он. - Очень уж не хочется применять иные методы воздействия - стар стал для этого. Если вы сдержите данное слово - все будет мирно и гладко.

Старый бандюга прекратил слюнтяйничать, поминутно поминать Бога, каяться во множестве грехов. Угроза применить иные "метода" прозвучала более искренне. Небось, в холле сидят шестерки, ожидают сигнала босса.

-- Слово - кремень, не собираюсь нарушать его. Что касается ваших угроз

- на сволочной своей работе оттучился бояться.

-- Так-то оно так, но все же... Когда получу бумаги?

-- На следующей неделе, - для вида поколебавшись, Романов назвал туманный срок. - Вот только разделаюсь с более срочными делами.

-- Имеете в виду Грача?

-- И его тоже...

* * *

Романов избегал оживленных трасс, больше пользовался пустынными дорогами. И все время контролировал пространство впереди и, особенно, позади. Одновременно размышлял по поводу откровенных признаний старого бандита.

Есть над чем поломать голову.

В первую очередь, кто пустил автоматную очередь в вечного комбата?

Во-вторых, в желании Сидякина замолить многочисленные грехи Роман не очень верил. Тогда зачем он спас внучку своего фронтового командира?

В третьих, непонятный интерес бывшего старшины к бумагам деда. Срок давности давно истек, прокуратура не станет терять дорогое время на расследование давних преступлений. Что же тогда подталкивает хитреца?

Сыщик отлично понимал, что ответов на все эти вопросы он не получит. Поэтому постарался "освободить" и без того перегруженную голову от зряшных мыслей. Переключился на Дашку. Наверно, волнуется девчонка, глаз не сводит с лесной дороги, не пьет и не ест. Ведь "папанька" пообещал возвратиться к вечеру, а приедет он, если только приедет, не раньше полуночи.