Джон Карр - Изогнутый стержень (= Согнутая петля)

В комнате тикали часы. Наверное, в восемнадцатом веке это была музыкальная - комната или дамский будуар, и она, казалось, определяла положение хозяев в этом мире. Фортепьяно, стоящее здесь, было выполнено из редкого дерева, которое напоминало полированный черепаховый панцирь. Обстановку комнаты дополняло старинное изысканное серебро, а из северного окна открывался вид на Ханджинг-Чарт; Молли Фарнли сделала эту комнату гостиной.

Молли сидела у окна, в тени огромного бука, похожего на осьминога. Она была, что называется, любительницей свежего воздуха: крепкой, хорошо сложенной, с широким, но очень привлекательным лицом. Коротко стриженные темно-каштановые волосы, светло-карие глаза, загорелое серьезное лицо и прямой, цепкий взгляд. Рот у нее, возможно, был великоват, но при смехе обнажались прекрасные зубы. Если она не обладала классической красотой, то здоровье и сила придавали ей особую привлекательность, что гораздо важнее.

Но сейчас она не смеялась. Она не сводила глаз с мужа, который расхаживал по комнате короткими, резкими шагами.

- Ты чем-то встревожен?- спросила она.

Сэр Джон Фарнли остановился как вкопанный, повертел смуглыми запястьями и вновь принялся вышагивать.

- Встревожен? Нет. О нет! Дело не в этом. Только - ах, будь все проклято!

Он, казалось, был для нее идеальным партнером. Было бы неверно сказать, что он олицетворял собой тип сельского помещика, потому что их привыкли ассоциировать с краснорожими гуляками прошлого века. Тут был другой тип. Фарнли был среднего роста, очень поджарый, почти худой, он почему-то вызывал в памяти очертания плуга - блестящий металл, компактность и твердое лезвие, режущее борозду.

Ему было лет сорок; смугловат, с густыми, коротко подстриженными усами, темными, начинающими седеть волосами и острыми темными глазами с морщинками в уголках. Можно было бы сказать, что в данный момент этот человек, обладающий недюжинной скрытой энергией, находится на пике своей умственной и физической формы. Он расхаживал взад-вперед по маленькой комнате и казался скорее смущенным, нежели разгневанным.

Молли поднялась и воскликнула:

- Ах, дорогой, почему ты мне об этом не сказал раньше?

- Не стоит беспокоиться,- ответил он.- Это мое дело. Я справлюсь.

- Как давно ты знаешь об этом?

- Примерно с месяц.

- И из-за этого ты волновался все это время?- спросила она с некоторой тревогой в глазах.

- Отчасти,- проворчал он и быстро взглянул на нее.

- Отчасти? Что ты хочешь этим сказать?

- Только то, что говорю, дорогая,- отчасти.

- Джон, это же не из-за Маделин Дейн, правда?

Он остановился:

- Боже правый, нет! Разумеется, нет. Не понимаю, почему ты задаешь подобные вопросы? Ты не любишь Маделин, да?

- Мне не нравятся ее глаза. Они смотрят как-то подозрительно,- ответила Молли, тут же ощутив прилив гордости или другого чувства, которое она не могла назвать.- Прости, я не должна была этого говорить, ведь тут такое происходит. Все это очень неприятно, но ведь ничего не поделаешь, правда? У этого человека конечно же нет доказательств?

- У него нет прав! А вот есть ли у него доказательства, я не знаю!- Он говорил резко, пристально глядя на нее.

- Но почему все окутано такой тайной? Если он обманщик, разве ты не можешь вышвырнуть его и закрыть дело?

- Барроуз говорит, это было бы неразумно. По крайней мере, до тех пор, пока мы не услышим, что он нам скажет. Потом мы сможем предпринять какие-то шаги. Решительные шаги. Кроме того...

С лица Молли Фарнли исчезло выражение робости.

- Я хочу, чтобы ты позволил мне помочь тебе,- сказала она.- Не то чтобы я могла что-нибудь сделать, но мне просто хочется узнать, что все это значит. Я знаю, что этот человек бросает тебе вызов якобы для того, чтобы доказать, что он - это настоящий Фарнли. Разумеется, все это ерунда. Я знаю тебя много лет; я узнала тебя, когда увидела после разлуки; просто удивительно, как легко я тебя узнала! Но я знаю, что ты пригласил сюда этого типа, а также Ната Барроуза и другого адвоката, и все это в обстановке ужасной таинственности. Что ты собираешься делать?

- Ты помнишь моего старого учителя, Кеннета Марри?

- С трудом припоминаю,- ответила Молли, наморщив лоб.- Довольно плотный, приятный человек с маленькой, коротко подстриженной бородкой, как у моряка или художника. Полагаю, он тогда был очень молод, но мне он казался глубоким стариком. Рассказывал удивительные истории...

- Он всегда стремился стать великим сыщиком,- прервал ее муж.- Так вот, волею судеб он вернулся с Бермуд. Он утверждает, что может безошибочно опознать настоящего Джона Фарнли. Сейчас он остановился в "Быке и мяснике".

- Погоди!- воскликнула Молли.- Там поселился человек, похожий на художника. В деревне только об этом и говорят. Это Марри?

- Это старина Марри. Я хотел встретиться с ним; но это было бы... неправильно, неспортивно,- сказал ее муж, пряча глаза.- Это выглядело бы так, будто я пытаюсь на него повлиять. Или что-нибудь в этом роде. Он придет сюда, увидит нас обоих и опознает... меня.

- Как?

- Он единственный человек на свете, который действительно хорошо меня знал. Моя семья давно умерла - тебе это известно. Старые слуги умерли одновременно с моими родителями; кроме Нэнни, а она живет в Новой Зеландии. Даже Ноулз живет здесь всего десять лет. Здесь полно людей, которых я смутно помню, но ты ведь знаешь, что я был необщительным парнем и друзей у меня не было. Бедный старый сыщик-любитель Марри - как раз тот, кто нам нужен. Он сохраняет нейтралитет и не имеет ничего общего ни с одной из сторон; но если он попытается изобразить из себя великого детектива...

Молли глубоко вздохнула. Ее здоровое, загорелое лицо и столь же здоровое тело несколько смягчали прямоту, с которой она говорила:

- Джон, я этого не понимаю! Не понимаю! Ты говоришь так, словно это какое-то пари или игра. "Это было бы неспортивно", "Он не имеет ничего общего ни с одной из сторон". Ты хоть понимаешь, что этот человек - кем бы он ни был - хладнокровно заявил, что он владелец всего, что ты имеешь? Что он Джон Фарнли? Что он наследник титула баронета и тридцати тысяч фунтов годовых? И что он намерен отобрать их у тебя?

- Конечно понимаю.

- Но это ничего для тебя не значит?!- вскричала Молли.- Ты обращаешься с ним с такой заботой и вниманием, словно все это может быть правдой!

- Я хочу все выяснить!

- Вот как! А я думала, что, если кто-то придет к тебе и скажет: "Я Джон Фарнли", ты спросишь: "Правда?",- выставишь его и больше не будешь об этом думать, а то и обратишься в полицию. Я бы поступила именно так!

- Ты в этих делах ничего не понимаешь, дорогая. А Барроуз говорит...

Он медленно оглядел комнату. Казалось, он прислушивается к мерному тиканью часов, вдыхает ароматы чисто вымытых полов и свежих занавесок и тянет руки к залитым солнцем землям, которые ему принадлежат. В этот момент, как ни странно, он очень походил на пуританина; а еще он выглядел опасным.