Патрик Квентин - Побег к смерти

Маленькая девочка в рваном платьице подошла к нам и молча протянула крепко связанный букетик полевых цветов. Увидев ее, миссис Снуд пролаяла на ломаном испанском:

— Нет. Не надо цветы. Есть цветы. Орхидеи, — она ткнула пальцем в лацкан жакета. Потом, ворча, открыла сумочку и всунула девочке в руку одно песо. — Вот тебе. Теперь иди, играй. Или дои корову. Или что там еще делают мексиканские девочки, — она пожала плечами и повернулась ко мне. — Видите, так и норовят на каждом шагу ограбить американцев.

Она заковыляла обратно к машине. Когда машина тронулась, она помахала мне рукой. Я увидел пурпурные орхидеи, нелепо болтающиеся у ее плеча.

Бак был наполнен. Я оплатил бензин и вошел в магазин за Деборой. Она стояла в глубине маленькой, погруженной в полумрак комнаты. Красная сумочка торчала у нее под мышкой. В руке она держала бутылку кока-колы, но не пила ее.

Страх — это одна из эмоций, которую легче всего обнаружить. Хотя в ее внешней маске спокойствия не было никаких видимых изменений, как только я взглянул на нее, я понял, что она чего-то боится.

Это меня удивило. Маленькая лавочка, пропитанная ароматами самых безобидных сельских товаров — брынзы, бананов, — была поистине мирной гаванью. Казалось совершенно невозможным, чтобы что-то могло испугать ее в этой безвестной юкатанской деревушке. И тут я вспомнил, как она оглядывалась, сидя в машине, на сигнал автобуса и как она сразу исчезла при приближении машины миссис Снуд.

Так, значит, она боится кого-то, кто может догнать ее на машине? Вероятно, так. Кого же это? Миссис Снуд? Можно ли предположить что-либо внушающее страх в миссис Снуд, с ее ядовито-зеленым костюмом и увядающей бутоньеркой? Дебора все больше и больше возбуждала мой интерес.

Я подошел к ней. И почувствовал, что по мере того, как я приближаюсь к ней, ее страх исчезал. Она поборола его с моей помощью. Выглядывающий из-под серебристых локонов подбородок по-прежнему был вздернут вверх. Я не мог себе представить, какие опасности могут ей угрожать, однако меня чрезвычайно тронуло то, что такая молоденькая девушка, чем-то до смерти перепуганная, ни в коем случае не хочет обнаружить свой испуг. Борьба с отцом? Или слишком навязчивым любовником? Мне очень хотелось спросить ее, в чем дело. Но это не такая девушка, которой можно задавать такие вопросы.

Я спросил:

— Готовы ехать дальше?

— Да.— Неторопливым жестом она поставила на прилавок неоткупоренную бутылку кока-колы. Некоторое время она молча смотрела на меня из-под полуопущенных ресниц. Стандартный трюк кинозвезд, давно приевшийся и отнюдь не чреватый роковыми последствиями.

— Я слышала, вы разговаривали по-английски с какой-то женщиной?

— Да. Это туристка. Едет на те же развалины.

— Одна?

— Да. С шофером. Она уже уехала.

Она говорила с таким видом, будто ей все это в высшей степени безразлично. Однако на сей раз ей не удалось меня обмануть. Она обошла спящую на полу собачонку и, направляясь к двери, обернувшись, сказала:

— Что это за женщина?

— Просто очень смешная маленькая женщина с орхидеями.

Дебора вышла на яркий солнечный свет. На лице никакого выражения. Почти глупое лицо. Это напоминало мне лица, которые я видел на войне. Лица пленных, которые знали, что их жизнь часто зависит от выражения лица, и далеко прятались за эту линию обороны.

Она не спеша села в машину. Когда я садился за руль, то заметил, какой пристальный взгляд бросила она на свой серебристо-серый чемодан, лежавший на заднем сиденье.

Вообще-то говоря, это вполне нормальное явление — проверить, цел ли твой багаж. Но взгляд Деборы Бранд, пожалуй, был слишком уж внимательным.

Она боится, что ее кто-то догонит. Она боится, что ее чемодан украдут. Кто же она такая?

Конечно, не просто туристка, едущая ради удовольствия осматривать развалины.

Начало постепенно смеркаться. Деревень больше не попадалось, и по мере того, как мы углублялись в однообразные джунгли, дорога становилась все хуже и хуже. Настроение мое сделалось совсем паршивым, очевидно, под влиянием непонятного страха сидевшей рядом со мной девушки. На любого человека, выросшего в городе с ярким уличным освещением и светофорами на каждом углу, Юкатан ночью невольно навевает ужасы. Дикие джунгли, сплошь ничейная земля, никакой частной собственности. Растут деревья, вьются лозы дикого виноградника, в тусклом освещении чуть заметно пестрят цветы. И никаких тропинок. Покажется вдали с трудом различимый во мраке холм, ты знаешь, что это на самом деле не холм — это давно забытый, занесенный землей храм, который, вероятно, никогда и не пытались откопать местные власти, недостаточно богатые для того, чтобы позволить себе роскошь разгадывания погребенных тайн.

Стало совсем темно. Дебора молчала, но мысли мои были только о ней. Я никак не мог успокоиться: чего она так боится? И, отбрасывая одну за другой различные совершенно фантастические причины ее страха, я все больше подпадал под влияние ее чар, чего со мной не случилось бы, будь я в менее экзотическом окружении. Ее волосы сияли в пустоте, как огромные бледные цветы. Аромат ее духов, который в ночном клубе Нью-Йорка или в «Реформе» в Мехико-сити показался бы просто обыкновенным ароматом, здесь являлся неотъемлемой составной частью этой волшебной обстановки. Он вполне мог быть запахом джунглей, влившимся через открытое окно машины.

Я перестал терзать себя сомнениями по поводу причин ее страха и подумал: а что, если поцеловать ее сейчас? Надо признаться, вряд ли можно назвать похвальным такое желание для мужчины, который все еще находится в муках примирения с собственной женой. И я прогнал от себя эту мысль.

Впереди на пыльной дороге показалась пара маленьких красных глаз, зловеще сверкавших в свете автомобильных фар. Неизвестная птица, сидевшая на дороге, взмахнула крыльями и улетела в темноту.

— Ах, эти птицы на дороге, — вдруг проговорила Дебора. — Отец говорил мне о них. Индейцы считают, что это душа майанской принцессы. Ей сказали, что ее возлюбленный умер, а она не поверила. Вот и сидит до сих пор в ожидании.

— А почему ей сказали, что он умер?

— Здесь кругом смерть. Отрезают головы животным. Вырывают сердце у живого человека. Вечно кровь. Всюду кровь. Папа говорил, это потому, что здесь нет воды. В жертву Богам приносят кровь в обмен на дождь.

Резким щелчком зажигалки она закурила сигарету. Ее профиль на короткое время осветился. Она посмотрела на меня с любопытством и интересом, как будто она задумала что-то.

— Хотите закурить?

— Благодарю.

Она наклонилась и сунула мне в рот сигарету. Я почувствовал мягкое прикосновение пальцев к моей щеке. Она снова откинулась на спинку сиденья и закурила другую сигарету.