Владимир Кашин - Тайна забытого дела (Справедливость - мое ремесло - 2)

В этом волшебном краю живет девочка из восьмого "А", имеющая обыкновение смотреть Мите Ковалю прямо в глаза и улыбаться при этом так, что у него кружится голова.

А однажды Зина позвала его к себе, чтобы вместе готовиться к экзаменам. Митя подошел к мазанке, постучал. Дубовая дверь отворилась, на пороге стояла Зина. А Мите показалось, что открылась музыкальная шкатулка и послышалась чудесная музыка.

Они говорили о чем угодно, только не о предмете, который предстояло сдавать. Митя рассматривал обстановку в казавшемся ему сказочном жилище, освященном дыханием Зины. Он был счастлив и не заметил, как неожиданно надвинулась гроза. Зина поднялась и сказала, что будет готовиться к экзамену одна.

"Зачем же ты меня звала?" Она только засмеялась в ответ.

Рассердившись на себя за то, что наивно обрадовался приглашению Зины, которая вздумала над ним пошутить, он стремглав выбежал вон, хлопнув дубовою дверью.

В детстве мечтал он о море.

Сколько раз снилось ему, как убегает он из родного дома и становится матросом на настоящем корабле. А потом - обветренный морскими ветрами, в синих расклешенных брюках и полосатой тельняшке, широко расставляя ноги, снова появляется на своей улице, вызывая зависть у ребят и слезы радости у матери, которая давно простила его. Кто из нас не мечтал в свое время о чем-то подобном?!

Или так: он убегает из дому, но капитан не берет его в плаванье. Тогда он тайком пробирается в трюм, совершает героический поступок, например тушит пожар, и возвращается домой опять-таки моряком.

Не знал Митя, что никогда не станет моряком, а всю жизнь будет иметь дело с подводными рифами в море житейском, будет заглядывать в души человеческие, которые гораздо глубже любых морских глубин.

...В тот день друзья долго купались, оглашая берега Ворсклы и луга веселым смехом. И только когда солнце село на лесные вершины, стали собираться обратно.

Возвращались домой усталые, голодные, но теперь уже плыли по течению и вскоре были у Колесниковой рощи.

Вытащив на берег челноки с огромными букетами цветов, пошли по тропинке, которая вела через овраг в родное местечко. И вдруг сверху прямо-таки скатился на них бегущий во весь опор соседский мальчишка. Он остановился перед Митей и, тяжело дыша, уставился на него так, словно увидел впервые.

- Ты что, Гриша?

- Беги скорей домой, Митька! Ой-ё-ёй! - И сразу же помчался назад, словно боясь, как бы не начали его расспрашивать. И только уже издали крикнул: - Твоего батьку трактор переехал! Совсем!

И все кругом для Мити вдруг замерло: и повисшее над головой красное солнце, и листва, и люди с округлившимися глазами и открытыми ртами, словно в немом кино. Потом все закачалось и поплыло.

- Я сам, - сказал Митя, когда друзья бросились к нему.

Даже Зине не позволил к себе прикоснуться.

Сделал несколько неуверенных шагов.

А потом ему снова стало плохо, потемнело в глазах, захотелось опуститься на землю. Мысли словно улетучились из его мигом опустевшей головы. Он посмотрел на друзей и не увидел их, хотя они стояли рядом.

Неожиданно услышал тихий плеск речной волны, шелест высоких крон, многоголосый шум вечерней рощи, и показалось, что остался он здесь один на один с могучей природой, и стало страшно.

Попытался представить себе отца - и не смог.

Его пронзило острое ощущение беспомощности и одиночества, и он почувствовал, что ушло из жизни самое значительное, ушло и не вернется.

Собрал последние силы и побежал.

Так началась взрослая жизнь Дмитрия Коваля.

...Забыть детство? Ворсклу? Это значит забыть самого себя.

От воспоминаний детства оторвал Коваля знакомый звук - скрипнула калитка. Потом легко прошелестели босоножки по утрамбованной тропинке. Наташка! Коваль оглянулся. Только сейчас заметил, что уже полночь, и, потирая онемевшую от долгого сидения на скамье ногу, заковылял в дом.

Воспоминания, словно ветром развеянные тучи после дождя, все еще не покидали его. Подумал о Наташе: а будут ли у нее такие вот минуты возвращения в детство и куда она воротится - к асфальту улиц, бегущих между каменными коробками высотных домов?

Наташа соскучилась по отцу, поцеловала его. От нее повеяло сосною, выгоревшими на солнце волосами, травами. Ну вот, а он почему-то об асфальте...

- Наташенька, хочешь, поедем на Ворсклу? Такого нигде не увидишь. Кстати, там твои родители босиком бегали.

- Ха! - засмеялась девушка. - Это неинтересно, Дик!

- А что ты вспомнишь потом из своего детства?

- Что вспомню? У тебя с мамой была Ворскла, а у меня - прекрасный город, его площади, парки, дворцы, широкие бульвары. А наш садик? А Днепр?!

- Ну ладно, ладно, сдаюсь, - сказал Коваль, поняв, что говорят они с дочерью о разных вещах: она - о красоте как таковой, а он - о душе красоты, о живой душе вербы, о черных глазах терпкого терновника, о щеголихе калине, о влюбленных ежевике и боярышнике, нежный шепот которых слышен только в безлюдных местах...

12

Ивану Платоновичу Козубу тоже не спалось в эту ночь. Встреча с подполковником Ковалем взволновала его. Он тоже вспоминал о своей первой любви.

Словно пал на глаза Ивана Платоновича туман, а когда рассеялся, увидел себя старый юрисконсульт молодым человеком, вчерашним "реалистом", на фуражке которого вместо кокарды появился вырезанный из жести черно-белый знак - череп и кости, а на поясе - самодельная бомба. Увидел и весь анархистский отряд во главе с кудрявым матросом - "полоумным Христом", речи которого состояли из одной-двух фраз о боге и о революции и неизменно сопровождались стрельбой из маузера.

А потом молодой Козуб передумал и пошел работать в ревком, чтобы вылавливать своих бывших друзей.

Вспоминались ему ночные бои, неожиданные налеты, берега Ворсклы и шепот ночного леса. И Ярмарковая площадь, и на полпути до станции выселок Колония, где жила Марийка, дочь телеграфиста Триверстова.

Эх, Марийка, Марийка! Из далеких туманов являешься ты, чтобы напомнить о себе, о молодости и о любви, о том неповторимом времени. С каждым годом, с каждым десятилетием все больше забываются черты твоего лица, тает блеск твоих глаз, все глуше слышится твой голос, и ты становишься не просто прекрасной девушкой, не просто первой любовью, а символом молодости.

В памяти Козуба встают нарядные деревянные домики, построенные железнодорожной компанией на крутом берегу Ворсклы, прямые дорожки между ними, посыпанные чистым речным песком и окаймленные выбеленными камешками. Жили в этой дачной колонии конечно же не стрелочники и не паровозные кочегары, а железнодорожные чины, долго служившие компании и вышедшие на пенсию. И, кроме них, лишь несколько инвалидов вроде Марийкиного отца, который потерял обе ноги, спасая от аварии поезд.