Дональд Уэйстлейк - Вне закона

— Я росла сорванцом и часто дралась. Родители не всегда оказывались рядом, вот и приходилось себя латать.

Он вопрошающе коснулся указательным пальцем шрамика у нее под подбородком.

— Уличный хоккей, — пояснила Эйхо. — А этот… — Она подняла мешковатый рыбацкий свитер так, чтобы виден был шрам побольше прямо под грудью. — В палочки играли. Я через пожарный кран кувыркнулась.

— К счастью… с вашим чудесным лицом ничего не случилось.

— Благодарить нужно Бога. — Эйхо сложила аптечку и, разлив по большим тарелкам креветочный суп, уселась, широко расставив ноги, на соседнюю табуретку. — Мне надо бы коленки осмотреть, — произнесла она будто в раздумье. И прежде чем опустить ложку в свою тарелку, сказала: — Вам обязательно надо поесть.

— Может быть, немного погодя. — Рэнсом откупорил бутылку бренди и налил себе немного в кофе.

Эйхо, склонив голову, беззвучно прочла молитву, перекрестилась. И жадно принялась за суп.

— И Бога нужно благодарить за то, что спас нам жизнь.

— Я там, на камнях, больше никого не видел. Только вас.

Эйхо потянулась за коробочкой, где лежали щипцы для устриц.

— Вам неудобно со мной?

— Что вы имеете в виду, Мэри Кэтрин?

— Когда я о Боге говорю.

— Я нахожу это… подкупающим.

— Но вы в него не верите. Или верите?

Рэнсом помял болевшее плечо.

— Я верю в двух божеств. В божество творящее и в божество разрушающее. У вас хороший аппетит, Мэри Кэтрин.

— Почти не ела ничего. Я не люблю есть одна по ночам.

— Простите меня за… столь долгое отсутствие.

Эйхо задумчиво посмотрела на него.

— Теперь у вас все будет хорошо?

Он выпрямился, соскользнул с табуретки, встал у нее за спиной и легко накрыл ладонью затылок.

— Думаю, вопрос в том… после вашего сегодняшнего приключения… будет ли у вас все хорошо… со мной.

— Джон, вы пытались убить себя?

— Не уверен. Только не помню, о чем думал, находясь там. И еще я не уверен, что способен объяснить, каким образом оказался голым на полу душевой, растертый до того, что порозовел как вареный рак.

Эйхо опустила ложку.

— Послушайте, я разрезала одежду ножницами и затолкала вас под душ. Ну и слегка растерла, чтоб восстановить кровообращение. Ничего личного. Мне показалось, лучше это проделать, чем нет. Одежду я вам оставила, а потом поднялась наверх и сама душ приняла.

— Вы, наверное, окоченели почти как я. Но сначала помогли мне… И в самом деле твердый орешек.

— Вы были на холоде больше меня. Насколько, я не знала. Зато понимала, что переохлаждение способно убить вас в считанные минуты. А все симптомы были налицо.

Эйхо снова принялась есть, взяв ложку в левую руку, поскольку чувствовала, что правая вот-вот онемеет — та уже около часа отказывалась повиноваться.

Одежду с Рэнсома девушка срезала потому, что хотела увидеть его нагим. Не из-за похотливости. Она была напугана и сердита, желала отдалить себя от его чреватого смертью недомыслия и жесткой реальности той силы, что толкнула Рэнсома в одной сорочке и босым замерзнуть или утонуть среди скал. Голый и полубезумный — такой Рэнсом в ее сознании сильно утратил свою значимость. Сидевший на полу душевой и вздрагивавший от льющейся на него горячей воды, он был для нее подобием безымянного субъекта в классе жизни, который можно рассматривать объективно, без надлежащих эмоциональных затрат. Это дало ей время на осмысление ситуации. И на решение. Если то было всего лишь творческое бессилие, она готова помочь. В противном же случае вполне может оказаться на борту парома, отходящего от острова с восходом солнца.

— Мэри Кэтрин?

— Да?

— Мне не доводилось любить женщину. Ни одну. Никогда. Но, может быть, я влюблен в вас.

Ну, это чересчур банально, подумалось ей, чтобы отнестись к его словам серьезно. Комплимент, который, как ему казалось, он задолжал. Но и не сказать, чтобы мягкий нажим его ладони на затылок был ей неприятен. Он успокаивал, а у нее болела голова.

Эйхо оглянулась на Рэнсома:

— У вас, наверное, биполярное расстройство, так ведь?

Диагноз не удивил его.

— Это термин медицинский. Наверное, все художники в той или иной форме этому подвержены. Взлетающий под облака или задыхающийся в глубинах, слишком подавленный и жалеющий себя, чтобы задышать полной грудью.

Эйхо позволила удерживать ее взглядом. Он медленно скользил пальцами по линии лица к подбородку. Она чувствовала это, хорошо чувствовала. Может, это позволит найти выход. Его манера не моргать очень часто будто гипнотизировала. Она отступила, освобождаясь от его руки.

— Мой отец страдал маниакально-депрессивным психозом, — сказала она. — Я научилась управляться с этим.

— Как я понимаю, он не убивал себя.

— Нет. Курил беспрерывно — вот и уготовил себе могилу.

— Вам было двенадцать?

— Как раз исполнилось. Он умер в тот самый день, когда у меня начались… когда я…

Почувствовала — допустила промах. «Слишком уж это личное, Эйхо, — лучше прикуси язык».

— Стали женщиной. Одной из прекраснейших женщин, с которой мне повезло познакомиться. Знаете, у меня такое чувство, что я могу оказать честь вашему отцу тем, что сохраню эту красоту для… кто знает? многих и многих будущих поколений.

— Спасибо.

Эйхо все еще упивалась его прикосновением и оттого не сразу поняла, о чем он говорит. А поняв, взглянула на Рэнсома с удивлением и радостью. Он кивнул.

— Я чувствую, как это начинает вызревать, — признался Джон. — Мне нужно несколько часов поспать. Потом я намерен вернуться к вашему портрету, который начал в Нью-Йорке. У меня появилось несколько мыслей. — Он застенчиво улыбнулся. — Да и пора бы, как полагаете?

Несколько дней Сай Мелличамп провел в нерешительности, но затем последовало непрошеное вторжение в сеть, и его сознание связало воедино два события, на первый взгляд не имевшие отношения друг к другу. Он позвонил по телефону, а потом и сам заехал в апартаменты под самой крышей гостиницы «Пьерри», которые снимал Джон Рэнсом. На Манхэттене шел снег. День благодарения миновал, сейчас светский календарь Сая вызванивал рождественскими колокольчиками. Бизнес в галерее шел оживленно.

Женщина в черном открыла Саю дверь, впустила в большую мрачную прихожую, где и оставила стоять прямо в пальто, теплом шарфе и меховой шапке пирожком. Сай проглотил неприязнь и недоверие к Тайе и притворился, будто не заметил пренебрежительного взгляда этой цыганской шлюхи Джона Рэнсома. Кто знает, кем еще она была для Рэнсома в их, по мнению Мелличампа, отношениях folie a deux. [58] Сумасбродство на двоих (фр.).

— Вчера в нашем компьютере побывал хакер, — сообщил он. — Кто бы то ни был, но теперь у него полный список женщин Рэнсома. В том числе и адреса, разумеется.