Виктор Пронин - Женская логика

– Ни в коем случае. Даже форточку открывать не буду. Только ладошки приложу к стеклу, – Касатонова показала, как она приложит ладошки, – чтобы не отражались посторонние предметы.

– И долго будете в окно смотреть? – постепенно соглашался водитель.

– Полминуты.

– И за полминуты сто рублей?

– Могу заплатить вперед, – Касатонова протянула сотню.

– Не надо, – Мухин отвел ее руку в сторону. – Сделаем дело, потом заплатите. Садитесь в машину. Здесь чисто.

Водитель уже знал дорогу, знал, как подъехать к балмасовскому окну, где остановиться. Все это он проделал легко, сноровисто, даже охотно – подобные вещи Касатонова всегда чувствовала безошибочно. Освободив рычаг люльки от креплений, Мухин опустил ее до самой земли и махнул из кабины рукой – залезай, дескать. Касатонова не без опаски ступила на плавающий над землей пол люльки, набросила на крючок страховочную цепь, которая должна была уберечь ее от выпадения.

– Вперед? – спросил Мухин.

Касатонова молча махнула рукой – поехали, дескать.

Оказаться на высоте третьего этажа во вздрагивающей, раскачивающейся люльке было страшновато, но Касатонова, вцепившись пальцами в перемазанные известью перила, молча переносила охвативший ее ужас. Люлька медленно приближалась к стене дома, и в эти мгновения Касатонова больше всего опасалась, что неустойчивое сооружение выйдет из мухинского повиновения и она вместе с этой железной клеткой ввалится в чью-нибудь квартиру.

Но все обошлось.

Видимо, Мухин был достаточно опытным водителем, и люлька приблизилась к нужному окну осторожно, даже с некоторым изяществом. С трудом оторвав пальцы от перил, Касатонова приникла к окну, приложила ладошки к вискам, чтобы лучше рассмотреть внутренность квартиры. И действительно – не прошло и минуты, как она уже махала рукой водителю, умоляя поскорее опустить ее на землю.

– Все в порядке? – спросил он.

– Не представляю, как можно работать в этой железке! Неужели из нее никто еще не вываливался?

– Случалось, – протянул водитель. – Всяко случалось.

Деньги он взял с неуловимым достоинством, не глядя, сунул в карман брезентовой куртки и, прощально махнув рукой, начал заводить люльку на штанги, закреплять ее, чтоб не болталась при езде.

– Спасибо! – крикнула Касатонова.

– Если еще куда захочется заглянуть – обращайтесь! Выручим.

– Обращусь! До скорой встречи!

К следователю Убахтину Касатонова вошла, когда допрос приглашенных с мебельной фабрики уже начался. В кабинете, напротив следовательского стола, сидели в ряд балмасовский заместитель Цокоцкий, главный бухгалтер Хромов и начальник отдела снабжения Рыбкин.

– Разрешите, Юрий Михайлови-и-ич? – пропела Касатонова, появившись на пороге.

– Входите, Екатерина Сергеевна. Давно вас ждем.

– Я выполняла ваше задание, – сказала Касатонова. – Поэтому немного задержалась.

– Выполнили? – Убахтин сразу включился в игру.

– Есть некоторые подробности, но в общем... Все в порядке. Наши подозрения подтвердились.

– Да? – удивился следователь – он не был готов к столь отчаянной игре. – Ну, тем лучше. Присаживайтесь, мы продолжим. Тем более что взаимопонимание у нас наладилось, да? – повернулся он к сидящим перед ним мужчинам.

Цокоцкий был наряден, румян, уверен в себе. Сидел чуть вразвалку, забросив ногу на ногу, играл зажигалкой, изготовленной в виде винтовочного патрона. Бухгалтер Хромов был в точности такой, каким и положено быть бухгалтеру, – лысоватый, с зализанными назад жидкими волосенками, торчащим вперед достаточно массивным носом. И сидел он, как бы пребывая в какой-то зависимости – подавшись вперед, чтобы получше уловить вопрос и тут же, не задумываясь, ответить на него быстро и полно. Это должно убеждать следователя в искренности его, в бесхитростности и полнейшей открытости. Начальник отдела снабжения Рыбкин был насторожен, на вопросы откликался как-то нервно, даже на те, которые относились совсем даже не к нему. Видимо, сам вызов к следователю заставлял его напрягаться, чтобы ответить и убедительно, и неуязвимо.

– Значит, вы утверждаете, что со смертью Балмасова дела на фабрике не пошли хуже? Предприятие не развалилось? – спросил Убахтин, не обращаясь ни к кому отдельно.

– Дела пошли лучше, – первым успел ответить Хромов. – Это видно даже по тем налогам, которые мы заплатили.

– Неужели смерть генерального директора так быстро и так благотворно повлияла на экономические показатели? – усмехнулся Убахтин.

– Перемены к лучшему зрели давно, они накапливались несколько месяцев. Просто уход Балмасова совпал по времени с результатами, которые неизбежно должны были прийти, – веско сказал Цокоцкий.

– Можно мне? – как школьник, поднял руку Рыбкин.

– Конечно, говорите, – разрешил Убахтин.

– Леонид Валентинович скромничает, говоря, что все происшедшее – результат давней нашей работы. В последние дни мы ужесточили наши отношения с поставщиками, с реализаторами, оптовиками, затребовали ранее невыплаченные долги и так далее. Собственно, это даже не ужесточение, а установление отношений обязательных и ответственных. О покойниках не принято говорить плохо, но уж коли мы оказались в кабинете следователя, то не будет большим грехом сказать, что Балмасов не только руководил, но и изрядно мешал работе.

– Чем? – спросил Убахтин.

– Капризность, своенравность, желание поступить по-своему, невзирая на производственные обстоятельства. Все это было. Да, он учредитель, да, благодаря ему возникло наше предприятие... Но он же достаточно успешно мешал общей работе. – Рыбкин вынул платок и вытер вспотевший лоб. Видимо, столь длинная речь не далась ему легко.

– Я слышал, что и главный бухгалтер не оставался в стороне? Подписанные вами бумаги нанесли немалый ущерб предприятию, это так? – обратился Убахтин к Хромову.

– Подписанные мною бумаги нанесли ущерб не только предприятию, но и мне лично! – с неожиданной твердостью сказал бухгалтер. – Со всеми своими сбережениями я вылетел в трубу. Благодаря Балмасову. И у меня есть несколько его записок, которые подтвердят мою правоту.

– Вы не слишком сожалеете о его смерти?

– Я нисколько об этом не сожалею. И я не знаю на фабрике человека, который так бы уж убивался по поводу безвременной кончины Балмасова. Леонид Валентинович, скажите, сколько он вам задолжал, – повернулся бухгалтер к Цокоцкому.

– Пятьдесят тысяч долларов, – бесстрастно сказал Цокоцкий. – И, как я понимаю, отдавать не собирался.

– Он вам так и сказал? – уточнил Убахтин.

– Открытым текстом.

– Давно?

– Месяца два назад.

– И что вы ответили?

– Послал.

– Далеко? – улыбнулся Убахтин.