Виктор Пронин - Остров

Еще зимой покидали они родные горы и летели на заснеженный, промерзший Остров. Поселившись в гостиницах, частных домах, армяне до самой весны выбивали заказы, заключали договора, знакомились с хорошими людьми. Раз в неделю вызывали по телефону родных и через всю страну, забивая гортанными голосами атмосферные помехи на десяти тысячах километров, кричали, хохотали, шутили, услышав в трубке родной писк. А потом, возбужденные и радостные, шли по темным сырым улицам и до глубокой ночи мечтали об Армении, которую увидят не раньше, чем через полгода.

Пожалуй, по всему Дальнему Востоку, включая Чукотку, Магадан, Камчатку и Курилы, шатались бичи, эти морские, таежные и прочие тунеядцы, которые от тунеядцев материковских отличались непоседливостью, а, возможно, были в чем-то опаснее городских. Матросы, списанные на берег за всевозможные грехи, рыбаки, ожидающие путины, летуны, давно уже потерявшие способность задержаться где-либо хоть на полгода, алкоголики, люди, прибывшие сюда в поисках голубой романтики и теперь употреблявшие это слово разве что в качестве ругательства. Были среди них неудавшиеся поэты и прозаики, так и не нашедшие пробивной темы, за которой прибыли сюда. Здесь встречались сбежавшие от жен, долгов, алиментов, растрат, сбежавшие от опостылевшей конторской жизни, разочарованные в городах, друзьях, самих себе. Были и убежденные сезонники, которые просто ждали момента, чтобы уйти в море, в тайгу, на промысел.

Тяжелую северную богему выдерживали далеко не все, состав бичей постоянно менялся, обновлялся. Матросы в конце концов находили место на судах, рыбаки уходили на лов кальмаров, крабов, сайры, разочарованные быстро разочаровывались и здесь и убирались восвояси притихшие и помудревшие. Поэты находили несложную работу в портах, поселках и успокаивались теперь уже навсегда, делая при этом вид, будто обрели именно то, что так долго искали.

На место ушедших бичей приходили новые, принимая их образ жизни, их законы и обычаи. И только немногочисленные убежденные бродяги бессменно состояли в безалаберных и отчаянных рядах бичей, пока не заболевали всерьез или не замерзали где-нибудь по пьянке.

Ездили бичи без билетов, радовались, встречая старых знакомых. И не только потому, что можно было одолжить денег – несмотря ни на что, тосковали они по друзьям, по прежней жизни, когда спали в своих кроватях со своими женами. На радостях нередко тут же спускали одолженные деньги и охотно трепались, выкладывая истории, которые слышали или придумали сами. Были они обидчивы, подозрительны и передвигались по земле со скандалами, драками, оставляя после себя леденящие кровь рассказы об ужасах разгульной жизни.

ОТПРАВЛЕНИЕ. Рядом с узкой тропинкой, которая вела к вокзалу, из снега торчала вывеска со словом «Киоск», рядом с ней – изогнутая железная труба с чашечками изоляторов. Сам киоск, как стеклянный погреб с банками, пряниками, с замерзшими пирожками и колбасой, с растрескавшимися, как вареные яйца, бутылками, из которых торчал оледеневший напиток «Горный воздух», был где-то внизу. Невдалеке время от времени вспыхивал красный фонарь светофора. Желтый и зеленый фонари вместе со столбом были засыпаны снегом. На площади, среди заносов, возвышались несколько сугробов, в которых еще два часа назад можно было узнать автобусы, такси, строительные машины. Со стороны громадного темного клуба железнодорожников слышался непрекращающийся грохот – надорванные листы железа на крыше бились на ветру, как мерзлое белье. Оторвавшись, они летели через вокзал и бесшумно падали в снег где-то среди маленьких частных домиков. Широкий проход на перрон занесло, и попасть к поезду можно было только через зал ожидания. Да и эту дверь можно было открыть, только взявшись за ее верхний край – ручка была где-то на уровне колен.

Посадку объявили часов в девять, и вокзал быстро опустел. Только в парикмахерских креслах задержались двое, да буфетчица за пустыми витринами исполнительно отсиживала положенные часы. Потом появилась кривоногая кореянка и начала вытирать на полу лужи от растаявшего снега. Милиционер в помятой шинели осмотрел скамейки, не уснул ли кто, и вышел на перрон.

А ровно в девять часов сорок минут где-то в темноте затравленно прокричал паровоз, раздался холодный перестук буферов, состав дернулся и поплыл. Слабо освещенные окна все быстрее проносились мимо милиционера, выхватывая время от времени из темноты его сморщенное от ветра лицо. Дежурный по вокзалу подождал, пока мелькнет и растворится в ворочающемся снежном месиве огонек последнего вагона, и, согнувшись, пошел в здание.

– Порядок, – сказал милиционер и затрусил вслед за дежурным.

А ПОМНИШЬ? Маленький сказочный поселок Синегорск среди голубых заснеженных сопок, помнишь? Сквозь снег просвечивает глубокая зелень елей, а домики на дне распадка, узкая быстрая речка кажутся игрушечными, будто вчера лишь сделанными для какого-то детского фильма. К каждому двору от главной улицы через речку переброшены мостики – узкие, широкие, с аккуратными резными перилами, с обычными жердинами вместо перил, а там, где один берег выше другого, мостики сделаны с перепадами, со ступеньками, некоторые мостики были крытые, и коридор в доме начинался еще на противоположном берегу.

Над речкой наметены сугробы, и она течет где-то под снегом, иногда вырываясь на свободу и бликуя темной чистой водой. Идет медленный крупный снег. Солнце только что село за сопки, и улицы, тени от деревьев, узкие распадки, уходящие извилистыми коридорами на запад – все это уже насыщено синевой. Снежинки, пролетая над освещенным склоном сопки, кажутся ярко-розовыми, как пеликаний пух, а опускаясь и падая в тень, они становятся голубыми. Ты идешь по удивительно белой улице и видишь, что слева от тебя идет голубой снег, а справа – розовый. Но вот одинокая снежная туча уходит в сторону, и над головой вдруг распахивается пропасть неба. Потом медленно наплывает еще одна туча, и снова начинает идти густой сине-розовый снегопад. И, как в детском фильме, ты видишь, что крыши домов, сопки, заснеженные ели с одной стороны синие, а с другой – розовые.

А через полчаса ты оказываешься в гостях, и хозяева долго, бесконечно долго рассказывают тебе о том, как медленно расчищаются дороги после буранов, как плохо поставлена в поселке противопожарная пропаганда и как председатель поселкового совета Васин срывает листовки с карикатурами на него. Хозяева показывают тебе пачки ответов из центральных и местных газет, куда они сообщали обо всех упущениях и недостатках, по очереди, с гнетущей обстоятельностью повествуют о затягивании ремонта, работе столовой, клуба, магазина, и... и к исходу четвертого часа ты чувствуешь, что начинаешь тихонько ненавидеть их.