Ханс Кирст - Немецкий детектив

Так вот, этот Вольрих все требовал, чтобы я выдала ему сумочку, которую сдала его дама. Ну, я сказала, что сожалею, но, видимо, ее взяла та дама сама, потому что в гардеробе ее нет. И тут он вскипел и начал орать. Мол, сумочка якобы была сдана на его номер 901, а не на номер 900. И он требует… и он настаивает…

Так я ему ответила: «Почтенный, вы мне можете знаете что?.. Я исполняю свои обязанности. За это мне и платят. И не позволю всякому олуху…»»

Тем временем в пивном подвальчике Петер Вардайнер добрался до стола, где сидели люди из «Мюнхенского утреннего курьера». Там он резко затормозил перед Анатолем Шмельцем. Шмельц неуклюже встал, вытирая вспотевшее лицо.

— Присаживайтесь к нам, Вардайнер, — пригласил Тириш, вернувшийся от Циммермана. — Как раз мы говорим об ужасном несчастье с коллегой Хорстманом.

— Могу представить, — вызывающе бросил Вардайнер.

— Это трагедия, настоящая трагедия! — театрально воскликнул Анатоль Шмельц. — И надо же, именно в эту ночь!

— Вот именно, — жестко подчеркнул Вардайнер. — Случайность, Шмельц, или нечто большее?

— Дорожное происшествие, — торопливо и обиженно пояснил Шмельц, испуганно глядя на Вардайнера. — Или вы полагаете, что…

— Послушай, Анатоль, — предупреждающе перебил его Тириш, — я тебя понимаю, и герр Вардайнер тоже, мы видим, как ты переживаешь смерть нашего друга Хорстмана…

— Но почему именно сейчас, а, Шмельц? И спрашиваю, он умер? — упрямо допытывался Вардайнер.

— Но, дорогой мой, откуда мне знать, как умер наш друг Хорстман?

Шмельц казался не в шутку озабоченным. Инквизиторское упрямство Вардайнера заставляло его страдать. В то же время роль обиженного он играл с известным удовлетворением.

— Если эта смерть кого и потрясла, так это меня!

— Хотел бы я в этом не сомневаться! — рассмеялся Петер Вардайнер. Взглянув в искаженную физиономию Шмельца, прежде чем уйти, он довольно заявил: — Смерть Хорстмана еще добавит вам головной боли. Об этом позабочусь я, это мой долг перед покойным. Учтите, я ведь знаю все, что знал он. И это все, что я вам собирался сообщить, Шмельц!

— Полагаю, это все. Большего и ждать не стоит. — Комиссар Циммерман встал, кивнул Фельдеру и велел фон Готе: — Заплатите по счету, разумеется, с квитанцией.

— А на чай давать? — опросил фон Гота.

— Сколько угодно. Но оплатят вам только ту сумму, что будет стоять в квитанции.

Комиссар не стал говорить, что и за эти деньги предстоит объясняться в бухгалтерии, доказывать правильность уплаты каждого пфеннига, и все равно не было гарантии, что расходы будут действительно оплачены. — И не спешите.

— Может, мне еще немного пооглядеться здесь?

— Смешайтесь с публикой, которая так от души веселится, — ободряюще посоветовал комиссар, — и постарайтесь поразвлечься тоже — только в наших интересах. Уж вы-то знаете с кем.

— Уточнить обстановку? — сообразил фон Гота. Циммерман кивнул:

— В этом обществе вы как рыба в воде. И они вас сочтут за своего и уж во всяком случае не за криминалиста. Постарайтесь это использовать.

— Начать с Гольднера?

— Почему бы и нет? Гольднер — это ходячее справочное бюро. Знает гораздо больше, чем пишет, и знает каждого — от директоров и главных редакторов до вышибал. И уж конечно, знает о Хорстмане.

Из дневника комиссара криминальной полиции в отставке Келлера:

«Хотя я некоторое время назад вышел в отставку, поддерживаю весьма интенсивные контакты с коллегами. Польза от этого обоюдная, я подчеркиваю. Полицай-президент лично рекомендовал всем относиться ко мне с «неограниченным пониманием». А Хедрих мне даже предоставил письменный стол. Это невероятная любезность с его стороны, учитывая катастрофическую нехватку места в управлении. Но это легко понять. Мой колоссальный опыт служит как моим преемникам, так и управлению в целом. И это меня устраивает. В ту ночь, когда был журналистский бал, мне звонил Хедрих. Он только что прочел последнее донесение. Циммерман занялся весьма загадочным убийством. Жертва — известный журналист. История может вызвать любые осложнения. Просил меня подключиться и высказать свое мнение.

Это означало, что Хедрих был весьма обеспокоен. А такое случалось очень редко, только если были действительно важные доводы. Были ли они на этот раз?»

Из стенограммы нового допроса фрау Леммингер, гардеробщицы Фолькс-театра, который на основе плана «След 113» наутро провел старший инспектор Фельдер:

«Леммингер: Нет, о том, что было в сумочке, понятия не имею. Знаю только, что этот Вольрих в половине пятого утра меня из-за нее ужасно разозлил. А он мне надоел еще до этого…

Фельдер: Что это значит, фрау Леммингер, что он вам «надоел»? Когда, как и чем?

Леммингер: Ну, он вдруг вздумал посреди бала взять свои вещи и вещи той самой дамы. Они пойдут, мол, подышать. Заставил притащить все и даже не поблагодарил, а чтобы дать на чай — и в мыслях не было.

Фельдер: А не могли бы вы вспомнить, когда это было?

Леммингер: Пожалуй, около десяти вечера. Потому что как раз явился король бала со своей свитой, я очень люблю это зрелище, а чертов Вольрих мне все испортил.

Фельдер: Значит, Вольрих где-то около двадцати двух часов получил у вас свои вещи и вещи своей дамы?! И оба они ушли. А когда вернулись?

Леммингер: Сразу после ухода короля бала со свитой, около половины двенадцатого. Еще до того, как я выпила свой кофе. И мне снова пришлось таскать их вещи, и я не получила ни пфеннига. Такое не забывается!»

Служебный автомобиль Циммермана остановился во дворе полицай-президиума, где еще светилось несколько окон.

— Можете пока набросать на бумаге первую оценку событий, — сказал комиссар Фельдеру, — только самое важное. Я скоро приду.

Фельдер поспешил к себе на третий этаж. Когда Циммерман сообщил дежурному о том, что вернулся, было уже четверть шестого.

— На сегодня все? — спросил тот.

— Еще нет.

— На девять часов советник Хедрих назначил совещание всего руководства.

— Значит, у меня почти четыре часа, — сказал Циммерман, — посплю в кабинете.

Дежурный заглянул в свои заметки.

— Комиссар Кребс хотел бы не откладывая поговорить с вами. Он поручил мне сообщить, когда вы вернетесь.

— Ну ладно, позвоните ему.

Через несколько минут комиссар Кребс уже стучал в дверь кабинета своего приятеля Циммермана. Стучался в дверь только Кребс, остальные в полицай-президиуме давно забыли о таких церемониях. Войдя, он увидел за столом Циммермана, с ним рядом — Фельдера. Оба смотрели в бумаги.

— Входи-входи, — пригласил хозяин Кребса. — Не извиняйся, что помешал, а то мы никогда не встретимся.