Чарльз Сноу - Современный Английский детектив

В половине девятого я стряхнул с себя остатки сна, выбрался из постели и через носовой люк поднялся на палубу. Утро было яркое и спокойное. Веяло холодом, хотя на небе не было ни облачка. Слабый западный бриз надувал большой парус яхты. По обоим берегам высились зеленые заросли камыша, кое-где между ними поблёскивала в лучах солнца вода.

Я ощутил небывалую лёгкость, которую, как мне кажется, человек способен испытывать только на равнинных просторах. Я не видел Роджера из-за разделявшей нас крыши каюты и окликнул его:

— Славный денёк, Роджер!

Как раз в этот момент яхта огибала излучину у Солхаузской заводи, и наш капитан ответил мне не сразу. Наконец яхта вышла на прямую, и я услышал, как он весело прокричал что-то в ответ. Я ещё немного посидел на палубе, но потом, сообразив, что человеку не первой молодости не следует прохлаждаться в одной пижаме на свежем сентябрьском ветерке, резво потрусил вниз, схватил полотенце и отправился к умывальнику, что стоял под люком. Плескаясь под краном, я слышал голоса из других кают, причём отчётливее всего до меня донеслось: «Доброе утро, милый!» Хрипловатый голос, без сомнения, принадлежал Тони.

Затем на всю округу загремело радио, зазвучал «Erlkonig» [5] « Лесной царь » — баллада Ф. Шуберта. . Когда музыка оборвалась, диктор бодро объявил что-то по-немецки, и вслед за его словами послышались вступительные такты «Die Forelle» [6] « Форель » — баллада Ф. Шуберта. . По-видимому, твердолобые тевтоны — магнаты радиовещания — считают, что домашние хозяйки должны мыть посуду не иначе, как под аккомпанемент классической музыки. Я быстро натянул старенький костюм и распахнул дверь в смежную с нашей каюту, чтобы лучше слышать.

Первое, что бросилось мне в глаза, была Тони, которая стояла, подперев плечом дверь. Весь её облик говорил о том, что своему ночному туалету она уделяет не меньше забот и внимания, чем дневному. На ней была белая шёлковая пижама с чёрным поясом, которая так же хорошо подчёркивала своеобразную красоту девушки, как и зеленое платье накануне вечером. Усмехнувшись про себя, я отметил, что в этот ранний час — перед завтраком — она уже успела накрасить губы.

— Привет, Иен, — встретила она меня. — Я буду называть вас по имени, надеюсь, вы не возражаете?

— Я бы оскорбился, если бы было иначе, — ответил я.

— Проходите, — жестом пригласила она меня в каюту. — Мы каждое утро включаем приёмник, чтобы было веселее умываться.

— Странная традиция, — заметили.

— Ничуть. В чем соль красивой жизни? В том, чтобы, открывая утром глаза, знать, что ты можешь понежиться в постели и не спеша начать новый день. А кроме того, мы не можем умываться все одновременно — здесь ведь, как вам известно, всего три умывальника.

Она произносила слова гортанным голосом, растягивая их, глаза её в полумраке снова поразили меня своей неодинаковостью: один — карий, другой — серый с голубым отливом.

Я помахал Эвис, заметив, что её темноволосая головка мелькнула в дверях девичьей каюты, и мы с Тони вошли в так называемую кают-компанию, которую ночью делили Уильям и Кристофер и которая, очевидно, в Девять часов утра превращалась в своего рода музыкальный салон. Внутри приёмник просто оглушал. Единственным слушателем был Кристофер. Он лежал на койке в роскошной пижаме в тон бронзового загара и писал письмо. Когда мы вошли, он встретил нас своей милой улыбкой.

— Привет, друзья! Если хотите получить удовольствие от музыки, бегите отсюда подальше, — посоветовал он.

— Музыка — только предлог. Мы, собственно, пришли к тебе с официальным визитом, Кристофер: хотим полюбоваться твоей неотразимой пижамой, — съязвила Тони, бросив на него косой взгляд.

— А где остальные? — спросил я.

— Уильям умывается, — ответил Кристофер.

— А Эвис не появится на людях, пока не доведёт свой туалет до совершенства. Я обычно в таких случаях оставляю её одну. Она часами может вертеться перед зеркалом. — В словах Тони мне почудилось скрытое недоброжелательство. Она продолжала: — Что до Филиппа, то этот ленивец валяется в постели до самого завтрака. Каждое утро, когда я вхожу к нему и говорю «доброе утро», он свёртывается калачиком и продолжает спать как ни в чем не бывало.

— Это я-то, чертовка ты эдакая? — раздался вкрадчивый голос Филиппа, и он словно из-под земли вырос перед нами. Подойдя к Тони, он обвил рукой её плечи. — И ты осмелишься повторить мне это в глаза?

Он тоже был в пижаме, но уже тщательно причёсан, как будто собрался на танцевальный вечер.

Я присел на койку Кристофера, стараясь держаться как можно дальше от приёмника, стоявшего на небольшом столике у изголовья койки Уильяма. Филипп сел напротив, на койку Уильяма, и под предлогом того, что в скором времени в каюте станет совсем тесно, притянул Тони себе на колени. Она обвила своей длинной тонкой рукой его шею и проворковала грудным голосом:

— У-у, змей-искуситель.

Я впервые в жизни слышал такое странное обращение к возлюбленному.

С улыбкой, тронувшей уголки его губ, Кристофер с интересом взглянул на них и снова принялся за письмо.

Минутой или двумя позже вошёл Уильям в халате; бросив на ходу «доброе утро», он сел на свою койку возле самого приёмника. Он раскурил трубку и сидел в задумчивости, совершенно не замечая любезничавшую у него под боком парочку.

Кристофер положил письмо в конверт, запечатал его и со словами: «Пойду умоюсь» — вышел.

Уильям молча курил. Тони чмокнула Филиппа в щеку и взглянула на меня:

— Иен, а вам, я вижу, скучно. Не хотите ли и вы, чтоб вас приласкали?

— Нет уж, увольте, только не на голодный желудок, — ответил я. — Когда я был молод и мне случалось увлечься, я всегда соблюдал золотое правило: ни под каким видом не заниматься любовью натощак.

— Значит, вы никогда не любили, — презрительно парировала Тони.

— Много вы знаете, — заметил я. Мне вспомнился один вечер двадцать лет назад. Но тут вернулся Кристофер и помешал моему сентиментальному путешествию в прошлое. Я обратился к нему: — Как вы думаете, Кристофер, была ли у меня в жизни настоящая любовь, когда я был молод?

Он улыбнулся немного горько, как мне показалось, и ответил:

— Надеюсь, вас миновала чаша сия, — а потом, как бы рассуждая сам с собой, добавил. — А впрочем, кто знает, возможно, ради любви стоит страдать.

— Конечно, стоит, — послышался сдавленный голос Филиппа: Тони зажала ему рот рукой.

Кристофер рассмеялся и попросил меня подвинуться.

— Мне надо хоть чуть-чуть передохнуть от этой адской машины, — объяснил он, показывая на приёмник.

Когда он усаживался, в каюту вошла своей лёгкой походкой Эвис — элегантная и обаятельная Эвис, единственная на яхте, кроме меня, полностью одетая. Она поздоровалась со всеми, как всегда, спокойно и ровно, вполголоса сказала Кристоферу: «Доброе утро, милый!» — и села рядом со мной напротив Уильяма.