Чарльз Сноу - Современный Английский детектив

Роуд взглянул без всякого выражения. Пожал плечами.

— Не знаю, право. Не помню ничего такого. А впрочем, упомяните, что отец ее был мировым судьей на Севере. Она этим гордилась.

Смайли допил кофе и встал.

— Вы очень терпеливо отнеслись к моему вторжению, мистер Роуд. Прошу верить, мы вам крайне признательны. Я позабочусь, чтобы вам был выслан сигнальный экземпляр.

— Спасибо. Я ведь это для нее. Она любила «Голос». С детства читала и любила.

Они пожали друг другу руки.

— Кстати, вы не знаете ли, где я мог бы разыскать старого мистера Гластона? Он сейчас в Карне или уже вернулся в Брэнксом?

— Вчера он был здесь. В Брэнксом отбывает сегодня днем. До отъезда с ним из полиции еще хотели повидаться.

— Понимаю.

— Он остановился в «Гербе Солеев».

— Благодарю вас. Я, прежде чем уехать, попытаюсь, быть может, увидеться с ним.

— А вы когда уезжаете?

— Думаю, что очень скоро. Что ж, всего хорошего, мистер Роуд. Да, кстати…

— Слушаю вас.

— Если когда-либо окажетесь в Лондоне и нечем будет время занять, поговорить захочется… чашку чаю выпить, то знайте, что вы всегда желанный гость в «Голосе». Всегда.

— Спасибо. Большое спасибо, мистер…

— Смайли.

— Спасибо за столь любезное приглашение. Давненько я таких приглашений не получал. Как-нибудь воспользуюсь им непременно. Вы очень добры.

— До свидания.

Они снова обменялись рукопожатием. Рука у Роуда была сухая и прохладная. Гладкая рука.

Смайли вернулся в отель, сел за столик в опустевшей диванной и написал мистеру Гластону записку:

Уважаемый мистер Гластон.

Я нахожусь здесь по поручению мисс Бримли, редактора «Христианского голоса». При мне имеются письма, полученные нами от Стеллы, и, мне кажется, Вам будет небезынтересно их прочесть. Простите, что беспокою Вас в такой печальный момент, но мне сказали, что Вы сегодня уезжаете из Карна, и хотелось бы повидать Вас до отъезда.

Он тщательно заклеил конверт и прошел к столу портье. Там никого не оказалось, он позвонил в колокольчик и стал ждать. Наконец явился портье — старый тюремщик с серым, щетинистым лицом — и, подвергнув конверт длительному и критическому осмотру, согласился за щедрое вознаграждение отнести его мистеру Гластону в номер. Смайли остался у стола ждать ответа.

Сам Смайли принадлежал к типу тех одиноких людей, что являются в мир словно сразу уже восемнадцатилетними и вполне умудренными. И по профессии своей, и по натуре он тяготел к безвестности. Темные закоулки шпионажа населены не дерзкими и красочными авантюристами из романов. У того, кто подобно Смайли годами жил и работал среди врагов его страны, — у того на устах одна лишь молитва: «Пусть меня никогда, никогда не замечают». Стать неотличимым от среды — вот его главнейшее стремление; ему с каждым днем все милее уличные толпы, что проходят и не взглянув на него. Он льнет к толпе, ибо в безымянном слиянии с толпой его спасение. Страх заставляет его радоваться унижениям — он обнять готов снующих покупателей, в спешке сталкивающих его с тротуара. Он расцеловать готов чиновников, полицейских, автобусных кондукторов за жесткое их безразличие.

Но этот страх, это подобострастие, эта зависимость развили в Смайли восприимчивость к людским оттенкам — женски быструю способность проникать в характеры и побуждения. Он знал людей, как охотник и лисица знают лес. Ведь шпион обязан охотиться в то самое время, когда и на него идет охота. Толпа — его лес. Смайли способен был копить в памяти людские жесты и слова, запечатлевать перекрестную игру взглядов и движений — как регистрирует память охотника смятый папоротник и сломанный сучок, как замечает лисица признаки опасности.

И поэтому, терпеливо ожидая у стола, припоминая вес события, вжатые в сорок восемь минувших часов, он был способен упорядочить и беспристрастно рассмотреть их. В чем причина такого отношения Д'Арси к Филдингу, точно их поневоле связала, сделала сообщниками какая-то постыдная тайна? Глядя поверх запущенного сада отеля, Смайли за свинцовой крышей Аббатства различал знакомые крепостные зубцы карнских корпусов, преграждающие доступ новому миру, ограждающие безопасность старого. Мысленно он видел перед собой подворье, выходящих из Аббатства мальчиков в черном, видел эти групповые праздные позы, от которых веет Англией XVIII столетия. И видел другую школу — городскую среднюю, пестренькое зданьице сбоку управления полиции, напоминающее сторожку на пустом кладбище, — школу, столь же далекую от атмосферы Карна, сколь далеки ее кирпич и песчаник от шафранных зубцов главного корпуса.

Да, подумал он, дальний, длинный путь проделал Стэнли Роуд от Брэнксомской классической школы. И если это он убил, тогда — уверен Смайли — объяснение мотивов и даже способа убийства следует искать на этом трудном пути в Карн.

— Очень любезно с вашей стороны, — сказал Гластон. — И со стороны мисс Бримли. Хорошие люди у них в журнале. Всегда отличались добротой. — Он сказал это так, словно говорил о добротности, о качестве, беспримесном и хорошо ему знакомом.

— Прочтите прежде эти письма, мистер Гластон. Боюсь, что второе письмо поразит вас. Но я уверен, что не вправе был бы утаить его от вас.

Они сидели в диванной, и гигантские кактусы возвышались по бокам, как часовые. Смайли подал Гластону оба письма. Старик принял их твердой рукой и стал читать, держа на удалении от глаз, откинув назад крепкий затылок, прищурив веки, сжав губы в линию, жестко загнутую вниз по углам. Наконец он сказал:

— Вы служили с мисс Бримли во время войны, не так ли?

— Да, я работал с Джоном Лэндсбери.

— Понятно. И поэтому она к вам обратилась?

— Да.

— Вы баптист?

— Нет.

Гластон помолчал, положив письма на стол перед собой, сложив руки на коленях.

— Стэнли был баптистом, когда они поженились. Потом переменил веру. Вам это известно?

— Да.

— У нас на Севере так не поступают. Веру свою мы отстаивали и отстояли. Это как право голоса примерно.

— Я понимаю.

Спина старика была по-солдатски прямая. Вид у него был не скорбный, а строгий. Совершенно неожиданно он перевел глаза на Смайли и вгляделся длинным и пристальным взглядом.

— Вы учитель? — спросил он, и Смайли подумал, что в свое время Сэмюель Гластон явно был делец не промах.

— Нет… Я теперь вроде бы в отставке.

— Женаты?

— Был женат.

Гластон опять погрузился в молчание, и Смайли пожалел в душе, что потревожил старика.

— Стрекотунья была, стрекотунья, — промолвил Гластон наконец.

Смайли ничего на это не сказал.

— Вы полиции сообщили про письма? — спросил Гластон.

— Да, но там и так знали. Знали то есть о страхах Стеллы, будто муж хочет ее убить. Она пожаловалась было мистеру Кардью…