Гунар Цирулис - Милый, не спеши!

— Идеальная тренировка для космонавтов, — даже сейчас Силинь не мог не съязвить. — Меня уже давно стошнило бы.

— Ищи, Мухтар, ищи! — погонял Лапинь собаку непрерывными окриками.

Когда и мне от одного вида этой карусели сделалось не по себе, она вдруг перестала вертеться. Поводок натянулся, и хозяин Мухтара едва устоял на ногах.

— Есть! Теперь, приятель, давай-давай! — Вот, оказывается, откуда происходило прозвище Лапиня.

Собака бежала уверенно, даже не принюхиваясь к земле. Наверное, видела только ей одной понятные следы. Позади характерным для пограничников стайерским аллюром бежал Карлис, за ним — Силинь, на бегу расстегивая кобуру.

— А вы не спешите! — крикнул он. — Не забудьте, сколько лет доктору!

Впрочем, Розенберг и не собирался включаться в погоню. Негромко вздохнув, он поднял сумку и исполненным достоинства шагом двинулся вслед за фонариками бежавших.

Мы втроем следовали за ним. Некоторое время включенные Анджем фары еще освещали утоптанную сотнями ног лесную тропу, потом вокруг нас сомкнулась темнота.

Вряд ли здесь было светлее и час назад, когда Лигита Гулбис шла домой. Но я заставил себя не думать о ней.

Особенно нелегко приходилось близорукой Ратынь, но и мне тоже: с детства страдаю куриной слепотой, Уверенно шагал один лишь Стипран, и у меня возникло подозрение, что этим путем он идет не впервые.

— Они слишком отклонились влево, — сказал диктор. — Так мы скоро выйдем на шоссе.

— Не критикуйте, пожалуйста, образованную собаку, — съязвил Розенберг, только что споткнувшийся об узловатый корень и едва не упавший при этом. — Где сказано, что она шла прямо домой? Может быть, завернула к подруге и заболталась. А мы теперь плутаем в этой проклятой мгле.

— Ну конечно, виновата всегда женщина! — тут же откликнулась Ратынь.

Они перебрасывались словами лишь для того, чтобы не молчать. Но легче от этого никому не делалось. Я, например, ощущал, что лоб мой покрылся потом и от усилий начинает ломить глаза. Отлично понимая, что никакая опасность мне не грозит, я все же вздрогнул, словно попав в ловушку, когда вокруг моей шеи обвилась липкая паутина. Малейший треск грохотом обрушивался на перепонки, в памяти сразу вставало все, что мне доводилось читать в детстве об умении следопытов и разведчиков передвигаться по лесу без малейшего шума. Мы же ломились, как стадо разъяренных кабанов, и, наверное, вспугнули бы любого возможного злоумышленника; предположению доктора, что Лигита могла задержаться у подруги, не верил ни я, ни он сам. Я давно отказался от первоначальной мысли фиксировать в памяти каждое свое наблюдение и ощущение — только циник мог бы в такой момент думать о своем ненаписанном произведении. Так низко я еще не пал.

— Они ждут нас, — сказала Ратынь.

Действительно, огоньки нашего авангарда больше не отдалялись, но обращенными назад пучками лучей подзывали нас.

— Всю последнюю часть пути она петляла, дважды меняла направление, — пояснил Силинь. — Такое впечатление, что она пыталась оторваться от преследователя. А здесь, — он посветил вниз, где мох был разрыт, словно тут поработали искатели ранних лисичек, — он ее настиг. Дальше вести Мухтар отказался. Надо рассыпаться в цепь и потихоньку двигаться вперед. Карлуша, привяжи своего безрогого, пусть не путается под ногами. Может, и вы останетесь здесь? — последний вопрос относился ко мне.

— Это не следы ног, — сказал Розенберг. — Поверьте старому охотнику. Это разворошили, самое малое, неделю назад. Скорее всего рылись кабаны.

Силинь не стал спорить.

— Вперед! Или хотите остаться с собакой? Товарищ диктор, в каком направлении ее дом? В опасности человек обычно бежит кратчайшим путем…

Уже через несколько шагов в ноздри мне ударил острый запах — нос мой, как бы возмещая слабое зрение, отличался особой чувствительностью.

Вслед за тем лучи фонариков справа и слева скрестились, и я увидел на земле тело женщины.

Она была совершенно нагой, лишь лицо накрывала скомканная тряпка, испускавшая явный запах эфира.

— Доктор! — позвал Силинь.

Розенберг уже склонился над Лигитой, отбросил «наркозную маску» и припал ртом к ее губам.

— Дышит — значит, выживет, — выпрямившись, проговорил он и тут же развил бурную деятельность. — Карлуша, бегом в машину за одеялами или пальто! Скажи Анджу, пусть попробует подъехать… Силинь, дайте фонарь и займитесь своим делом, мне поможет Байба.

— Сколько она тут пролежала? — спросил Силинь.

— Примерно час. Предостаточно, чтобы схватить воспаление легких: земля сырая. — Сейчас Розенберга интересовало только здоровье Гулбис.

Я неохотно оторвал взгляд от лица женщины, чьи черты показались мне странно знакомыми. Не сразу я сообразил, что выражением лица она напоминала мне мадонн старых мастеров — то же примирение с уготованным судьбой испытанием и одновременно та самая непобедимость, что превращает минутную слабость в необоримую силу. Последним, что я заметил, были ее разметанные льняные волосы.

— Есть признаки борьбы? — повернулся я к Силиню, который закурил, снова забыв предложить сигарету мне.

— Проклятое телевидение! Два месяца назад показали фильм, в котором жертву усыпляют эфиром, и вот пожалуйста! — Его слова утонули в приступе кашля.

— Зато есть строгое указание, чтобы на голубом экране никто больше не смел курить, — сказал Стипран, извлекая из кармана пачку «Элиты». — Скоро, наверное, начнем вырезать и из заграничных лент.

В своих попытках бросить курить я находился сейчас в той традиционной фазе, когда человек уже не покупает курево, но постоянно «стреляет» его у других.

— Почему мы бездействуем? — нервно спросил я.

— А что вы предложили бы? — с иронией поинтересовался Силинь и тут же сам себе ответил: — Свою задачу мы выполнили: Лигита Гулбис найдена.

— Ну, а если серьезно?

Кончик сигареты Силиня дважды ярко вспыхнул. Это могло означать, что он интенсивно размышляет.

— Прошел час. Пока свяжемся с центром и оцепим район, пройдет самое малое еще столько же. За это время до Риги можно и пешком дойти. Собака, на беду, молодая, неопытная. Будет чихать и сторониться запаха эфира, но след не возьмет. Сами мы с нашими фонариками в этой тьме Ничего не отыщем. Так что лучше всего обождать, пока она не придет в сознание, и только тогда действовать.

Подошел врач. Без пиджака, подстеленного им под Гулбис, доктор походил на ремесленника, закончившего дневную норму. Это впечатление подкреплялось и его довольным тоном:

— Ее не били, не душили и не насиловали. Только раздели и бросили. Через полчасика очнется. На всякий случай я впрыснул ей сердечный коктейль и лобелин для стимуляции дыхания. Как только окажемся в тепле, посмотрим пообстоятельнее.