Пабло де Сантис - Язык ада

Дверь приемного покоя была приоткрыта, и с моего стула мне было видно лицо Зуньиги с подключенной кислородной маской. Гимар прикурил сигарету. Послышался строгий голос врача:

– Немедленно погасите сигарету, комиссар. Этот человек в коме.

– Уже нигде нельзя курить.

Он открыл дверь и выбросил сигарету на мостовую. Начала моргать лампа дневного света, врач встал на банкетку и стукнул по ней, чтобы прекратить мигание. Наконец, он закончил осмотр и стянул резиновые перчатки. Это был мужчина года на три старше меня, одетый в замызганный штопаный халат. В углу приемной стояла накрытая одеялом раскладушка для ночного отдыха дежурного врача, который всегда оставался на месте на случай переломов, высокой температуры, преждевременных родов. Жестом фокусника врач показал нам монету.

– Она была у него под языком.

Он посмотрел на меня, как бы ожидая объяснений. Я пожал плечами.

– В лучшем случае это был способ бросить курить, – сказал Гимар. – Я уже перепробовал все.

– Его нужно отвезти в областную больницу. Комиссар, окажите любезность, позвоните в гостиницу, пусть пришлют свою машину.

– А где «скорая помощь»?

– В мастерской. Шофер, даже при том, что он знает, что его могут вызвать в любую минуту, все равно напивается каждое воскресенье и выезжает давить зайцев на дороге.

Гимар позвонил в отель по телефону из приемной. Получил отказ, перешел на крик, требуя повиновения. Через пятнадцать минут приехал микроавтобус. Я помог погрузить больного и баллон с кислородом. Врач погасил свет в салоне, закрыл его на ключ и сел за руль. Мы с Гимаром остались стоять на тротуаре.

– Уже столько лет я ждал подобного случая. Некоей тайны, которую я раскрою. А сейчас, когда это произошло, я понятия не имею, что делать дальше.

Я не имел никакого желания выслушивать ночные признания полицейского-меланхолика.

– Я возвращаюсь в отель, комиссар.

– Подождите. Знаете, терпеть не могу сумасшедших, с преступниками все понятно. Их мысли легко разгадать. Но у сумасшедших – у них своя логика. Они убивают или кончают жизнь самоубийством без всякого повода или причины. Когда задерживаешь преступника, чувствуешь удовлетворение. Но если задерживаешь сумасшедшего – тут удовольствия мало.

Гимар прикурил сигарету. Молчание было таким глубоким, что я ясно услышал шипение спичечной головки. Из глубины темной улицы к нам подошел высокий мужчина.

– Что случилось с Зуньигой? – спросил Кун.

– Прогулялся не очень удачно, – ответил комиссар. – Я иду спать. Если еще что-нибудь произойдет, Кун, звоните мне в комиссариат. Чем, вы говорили, занимались все эти люди?

– Языком. Языком, существовавшим до Вавилонского столпотворения. Языком, на котором Адам давал имена всем вещам и предметам. Великолепным языком.

– Было бы великолепно, если бы все вещи и все предметы были названы раз и навсегда, если бы было достаточно одного слова, чтобы все объяснить, – вот это и вправду было бы великолепно. Жизнь в этой деревне стала бы более чем приятственной. Все молчат – в баре, в парикмахерской. Здесь же никто ничего не говорит прямо, без экивоков. Знаете, какой язык действительно великолепный? Единственный великолепный язык? Тот, который помогает убить время.

Комиссар удалился медленным шагом. Мы с Куном пошли в отель.

Было холодно, но ветер стих. Моя тяжелая куртка намокла, и влага, казалось, проникла в самые кости. Я чихнул.

– Думаешь, он будет последним? – спросил Кун.

– Посмотрим. Ты уверен, что больше никто не принимал участие в заседаниях этой троицы?

– Уверен. Я хорошо помню, потому что они попросили меня, чтобы их встреча прошла в узком кругу. Они изучали тему, которую пока нельзя предавать огласке.

– Это была какая-то секта?

– Нет. С Валнера бы сталось вступить в какую-нибудь тайную секту, но Рина с Зуньигой были людьми не того типа. Они не открыли мне свою тайну, но я так думаю, речь шла о словаре мифических языков, работу над которым Наум курирует уже давно.

– А чем должен был заниматься Наум?

– А я тебе разве не говорил? Он организовал эту встречу. Но поскольку он не смог приехать вовремя, они начали без него.

Мы подошли к входу в гостиницу. Ночь еще не наступила, настоящая ночь, когда все спят; но было очень темно, темнее, чем обычно в это время. В недостроенном крыле отеля, недоступном для входа, слышались удары бесновавшегося там ветра.

Я хотел спать, но не мог. В неравной борьбе между усталостью и любопытством я ворочался в кровати. Я знал, что Наум мне ничего не скажет, что он придумает какую-нибудь отговорку, что ни единым словом не обмолвится об этом странном языке и о другом – еще более трудном языке – языке фактов. Факты, сказал мне Наум двадцать лет назад, несовместимы с истиной.

Раздался робкий стук в дверь. Я открыл, не спрашивая, кто отучит, и там стояла она – с распущенными волосами.

– Я не могу спать. Я боюсь.

Мысленно я поблагодарил несуществующих богов, что на свете есть страх и бессонница.

– Вы сумели поговорить с Зуньигой? – спросила Анна.

– Нет. Его увезли в больницу, он был без сознания. А когда он придет в себя, я очень надеюсь, что я в этот момент буду где-нибудь далеко-далеко.

– Тебе будет тяжело проститься со мной?

– Ты сама знаешь.

Анна улеглась на одну из двух кроватей, стоявших в номере, и сразу уснула. Стараясь не разбудить ее, я осторожно снял с нее туфли, немного смущенный тем несказанным блаженством, которое я испытал, коснувшись ее ног. Я укрыл ее одеялом и потушил свет, чтобы у меня не было искушения смотреть на нее.

Я умылся. Опустил запястья под струю холодной воды. Шум воды разбудил Анну. Она удивленно посмотрела на меня, делая вид, что не помнит, как она сюда попала.

Я обул туфли. Они так и не высохли. Я медленно завязал шнурки – хотел протянуть время, как если бы должен был сдать экзамен, по теме которого я ничего не знал.

Анна посмотрела на часы: без двадцати четыре.

– Куда ты собрался в такое время?

– Мне нужно кое-что разыскать, – сказал я.

– Не оставляй меня одну. Я пойду с тобой.

– Я иду в номер 316.

Среди ночи, в четыре утра, даже самые абсурдные идей кажутся здравыми и выполнимыми.

– Я тоже пойду.

– Я иду в номер 316, – повторил я. Не знаю, хотел я ее напугать или нет.

Анна последовала за мной по лестнице спящего отеля. В холле было пусто. Ночной сторож, по всей вероятности, спал в одной из комнат нижнего этажа. На столе консьержа лежали журнал комиксов, сборник кроссвордов и стояла пустая банка из-под пива. Я открыл ящик стола и увидел три больших связки ключей – по одной для каждого этажа. Я взял третью.

Мы поднялись по лестнице.

– Она еще там? – спросила Анна.