Пабло де Сантис - Язык ада

Я посмотрел вниз. Я представил себе прыжок, краткий полет с разведенными, как крылья, руками, падение на камни. Наум говорил о нетипичных призраках, о старике с маяка что не имело ничего общего с нами; я предпочел вернуть его на грешную землю.

– Наум. Почему Валнер покончил с собой?

– Откуда мне знать?

– А я думаю, что ты знаешь. Кун мне говорил, что кто-то настаивал на его участии в этом конгрессе. Сегодня я снова спросил Куна. Он признался, что это был ты.

Он с раздражением посмотрел на меня.

– Мы переписывались. Иногда оказывались в одних и тех же местах. Старик казался мне симпатичным, но я не видел его уже несколько месяцев, и меня даже не было здесь, когда он умер.

Над горизонтом показалась сеть лучей, осветивших лицо Анны. Я не хотел ее видеть; мне хотелось, чтобы все оставалось в тени, мне хотелось уйти отсюда.

Скрипнула дверь маяка.

– Там, внизу, кто-то есть, – сказал Наум.

Мне вдруг захотелось оказаться в полной темноте. Анна сказала, что замерзла; Наум протянул ей свои перчатки. Это была пара перчаток из черной кожи, и они сохранили форму рук, с которых их только что сняли; Анна надела перчатки, еще хранившие тепло рук Наума.

Мы начали спускаться по лестнице, в то время как тот, Другой, смотрел на нас снизу – невидимый, как та птица, что билась о стены строения, уже отчаявшись вырваться на волю.

Наум заговорил громким голосом. Никто не ответил.

– Никого нет, – сказала Анна. – Да и не может быть.

– Наверное, это твой призрак, Наум.

– Кто?

– Зуньига, который преследует тебя повсюду.

В сумраке я не видел лица Наума, но когда он взял меня за руку, приглашая спуститься, я почувствовал, что его рука дрожит.

Несколько секунд спустя задергалась веревка, к которой было привязано ведро.

– Все-таки там кто-то есть, и он хочет нас запугать, – сказал я.

Веревка оборвалась. Я услышал жужжание блока, а потом – грохот упавшего на пол ведра.

Едва мы закрыли дверь маяка, как ледяной шквал возвестил о начале ненастья. Мы побежали по направлению к гостинице. Море билось о стену водорослей, угрожая разнести ее в пух и прах. Вдалеке светился отель: под дождем все предметы кажутся дальше, чем на самом деле.

Переводчики сидели в ресторане за длинным обеденным столом, закусывали хлебом с маслом и явно скучали.

– Похоже, что твоя куртка не заменяет плащ, – сказал Васкес, который сидел за отдельным столиком и раскладывал пасьянс. Я повесил свою куртку рядом с радиатором и поднялся к себе, чтобы переодеться в сухую одежду. По настоянию жены я привез с собой лишнюю пару брюк. Собираясь в поездку, я не предвидел возможность ливня – она мне казалась не более вероятной, чем полное солнечное затмение.

Я уселся рядом с Васкесом.

– Чем закончились дебаты?

– Тем, что нужно переводить романы, главные герои которых – глухонемые грабители, чтобы избежать проблем, связанных с переводом диалогов. Вы правильно сделали, что не пришли, я чуть не умер со скуки.

– Я думал, что говорить будете только вы.

– Ну да, говорил только я, но мне все равно было скучно.

Он забыл обо мне, разглядывая свои карты. Я хотел ему подсказать, но Васкес опередил меня:

– Ничего не говорите, я терпеть не могу, чтобы кто-то подсказывал, когда я раскладываю пасьянс. Это мой маленький порок.

– Только не говорите, что у вас нет других.

Он не смог продолжать свое занятие. Смешал карты и протянул мне колоду.

– Сыграем?

– Я не люблю играть в карты.

– Пасьянс – это не игра в карты. Это головоломка. Нужно разложить по своим местам находящиеся в беспорядке предметы.

– Как вы считаете, что так напугало пациента Бланеса?

– Если бы это был эпизод из полицейского романа, я бы сказал, что он нашел смысл там, где для других его не было.

– Но точно ли в словах Зуньиги был какой-то ужасный смысл, а не что-то другое? Зуньига с Мигелем не были даже знакомы, почему же он так испугался?

– В лучшем случае ужасный смысл заключался не в его словах, а в том, как он это обставил. Представьте себе, что я вам сказал, что здесь, среди нас, есть убийца, который швыряет карту к ногам человека, которого он сейчас убьет. А потом кто-нибудь подходит к вам и бросает карту. Карта может быть любой. – Он достал из колоды туза червей. – Если у этой сцены будет случайный свидетель, который заметит ваш ужас, он спросит себя: а что ужасного в тузе червей? Ваш страх вызвало предварительное сообщение, а не карта сама по себе.

– Меня это не убедило, – сказал я.

– Загадки служат для того, чтобы дать нам тему для разговоров, а не для того, чтобы не искать их решения. Если человек знает, как вести себя, пока не подадут обед, и умеет поддерживать беседу за десертом, его жизнь удалась.

Все уже собрались за столом. Мы устроились на свободных местах. Полчаса спустя мы покончили с кулебякой и стали ждать жареного барашка. Рядом со мной сидела Анна. Она поменяла свой вымокший пуловер на другой – лазурного цвета. Она высушила волосы и стянула их желтой лентой.

– Как прекрасно это мгновение, миг перед началом чревоугодия, – сказал мне Васкес. – Потом наступают пресыщение, несварение желудка и раскаяние.

С классическим равнодушием к еде, свойственным некоторым женщинам, Анна поднялась из-за стола, когда подавали барашка. Я спросил, куда она идет.

– Хочу навестить Рину.

Она позвонила по телефону со стойки консьержа. Через пару секунд она повесила трубку и попросила консьержа позвать Рауача. За Анной следил только я; остальные беседовали – и разговор становился все громче и оживленнее по мере того, как опустошались бутылки. Во время ужина с большим числом приглашенных часто случается, что ты вдруг понимаешь, что разговор умолк; ты обводишь глазами зал и видишь, что салон опустел, а стулья уже стоят перевернутые на столах.

Администратор какое-то время колебался, не желая поддаваться на уговоры Анны, но в конце концов взял связку ключей. Анна и Рауач исчезли в лифте.

Прошло несколько минут. Мне положили барашка. Прогулка и ливень прибавили мне аппетита. Я с сожалением посмотрел на тарелку; такой сочный, подумал я, такой соблазнительный, а я не попробую даже кусочка.

Я поднялся по лестнице. На первом этаже никого не было; на втором я увидел Анну, которая шла по коридору с потерянным видом, держась за живот обеими руками.

Рауач, администратор отеля, закрыл дверь номера. Он достал из кармана носовой платок и протер позолоченные цифры: три – один – шесть. Меня он заметил только тогда, когда я коснулся его плеча. Он посмотрел на меня и сказал:

– Пойду звонить комиссару.

Кун был хорошим хозяином; думаю, что почти все успели закончить обед, прежде чем им сообщили новость: Рина Агри мертва. За столом воцарилось глубокое молчание, а потом заговорили все разом. Задавали вопросы. Кун отвечал, но разговор как-то быстро выдыхался; с каждым новым вопросом истощались и интерес к теме, и оживление присутствующих. Это была игра в вопросы и ответы, где вопросы не имели смысла, а ответов не существовало. Вскоре все замолчали, разглядывая покрытые жиром пустые тарелки.