Сан-Антонио - Привет, святой отец!

Ее пионовый румянец мигом сменился сливочной бледностью.

— У меня есть жених, — возразила она.

Ну, такой ответ — возражение только с ее точки зрения, но ни в коем случае не с моей.

— И он должен ждать вас?

— Он проходит военную службу.

— Тогда вы мне покажете его письма, я проведу для вас графологический анализ его характера, это может вам быть полезным.

Сливочную бледность во мгновение ока сменила наливная роза.

— Я постараюсь добыть для вас эти сведения, — сказала она.

Она прошла в соседний аквариум. Я видел, как наводит дипломатию моя любезная дамочка. В общем-то у нее все довольно неплохо, а сверх того, кое-что еще и хорошо!

Объемные формы, да и голова не оставляет желать лучшего. Загорелая брюнетка, ясный взгляд, хорошо вылепленные губы... Все-таки жизнь — занятная штука. Лишаться чувств, млеть от хорошенького личика — однако, а почему бы и нет? В конце концов, что это такое, морда, физиономия? Пара студенистых глаз? Пара ноздрей, пара ушей, рот: иначе говоря — дыры, да!

Человек посвящает свою жизнь дырам, выходит так. Он тяготеет к отверстиям, более или менее чистым, и так в течение всего его существования. Противно об этом думать...

Телефонистка листала тетрадь, скрепленную проволочной спиралью.

Она была преисполнена доброй воли, одного взгляда на Сан-Антонио было довольно, чтобы пробудить ее рвение.

Она слюнявила указательный палец, переворачивала страницы, изучала строки записей. Я увидел, что она что-то говорит. Она что-то нацарапала на клочке бумаги. И моя любезная посланница вернулась, сияя, как улей, полный меда.

— Мы нашли, — сказала она. — Вот!

Беря клочок бумаги, который она мне протянула, я уцепился ей за руку.

— Вы выиграли, очаровательница, — сказал я. — За мною ужин. Когда у вас заканчивается служба?

— В полночь, — призналась она.

— Тогда я позволю себе заехать за вами.

— Не сюда, мне надо зайти домой, переодеться.

— Где мы найдем друг друга?

— В ресторане.

— Укажите мне все хорошие, какие есть здесь, у меня есть крупная сумма на личные расходы.

— Вы знаете Плаку?

— Это ваш друг?

Она засмеялась:

— Это квартал в Афинах. Что-то вроде вашего Монмартра. Там есть ресторан, который называется «Боданинос», все таксисты его знают. Встреча в час ночи.

У меня было впечатление, что она запихнула воспоминание о своем женихе в нижний ящик ночного столика, эта крошка, вы не находите?

— Минута в минуту, мой маленький ангел, ведите хорошо прием в ожидании того, как я буду принимать вас.

Выходя из госпиталя, я вспомнил, что не спросил ее имени. Впрочем, я восполню эту лакуну несколько позже.

Я зашел в забегаловку, чтобы опрокинуть стаканчик белого вина, настоянного на камеди. Приятели мне о нем много рассказывали. Я нашел это пойло отвратительным, посоветовал бармену вылить его в сортир, а потом кинулся к телефонной книге. Она хоть не утоляет жажды, но и блевать с нее не тянет. Я получил следующие сведения: Димитро Полис, 41, Площадь Короля Крадоса I.

Туда меня доставило такси, это был жилой квартал. На моих наручных часах прозвонило десять, в этом районе царила тишина. Богатые дома, окруженные греческими садиками, следовали один за другим вокруг площади Короля Крадоса I. В этом уголке было полно посольств и объятий в тени пальм на площади: влюбленным нравилось это укромное место.

Номер 41 находился здесь или по крайней мере должен был находиться как раз между номером 40 и 42. Это оказалось большое сооружение в византийском стиле с винтообразными колоннами. Оно впрямь было огромно — с гипсовой лепниной, пилястрами, крыльцом с двумя маршами и канавками для воды. До меня донесся нестройный шум разговора, и я заметил череду машин вдоль решетки ограды. Должно быть, здесь прием, на «хате» у гражданина Димитро Полиса. И в самом деле, по занавесям скользили тени.

Ну, вы меня знаете? Я не из тех ничтожеств, которые мохом зарастают, сидя и колеблясь в нерешительности.

Сухим жестом поправив узел галстука, я шагнул за ограду, тем более обе створки ворот были открыты. Бодрым шагом взбежал по ступеням крыльца (их было всего десять, не сотня, иначе я бы уже вскипел). Решительно нажал указательным пальцем кнопку звонка. Я не услышал звука колокольчика, но он тем не менее функционировал где-то в глубине помещения, поскольку вскоре появился официант, одетый, как пингвин. Это был потасканный старый хрыч с копной седых волос и вставной челюстью. Он бдительно воззрился на меня.

— Это я, — сказал я ему, надеясь, что он не говорит по-французски.

Он не владел моим языком, судя по тому, что, когда я отдал ему свою куртку, он поклонился и провел меня (он ведь грек, не забывайте) в салон, столь же обширный, как выставочный зал в Версале.

Ну и народец там был, ну и бомонд! Самые сливки, уверяю вас. Мужчины в смокингах или синих двубортных пиджаках, а на бабах было больше драгоценностей, чем одежды. Вся эта шикарная публика болтала, разбившись на небольшие группки. Старики развалились на диванах, более молодые трепались друг с другом, самая молодежь толпилась у буфета, но в целом я прошел скорее незамеченным. Казалось, здесь собрались все, кто в Афинах считается самыми снобами. Это были ребята типа: «Папа поменял свой «бентли», потому что пепельницы в нем уже были полны». Как говорят по этому поводу в наших кругах: «Значит, пора было».

Я начал пробираться к буфету, желая окончательно избавиться от привкуса камеди. Не люблю, когда дворец так засаживают растениями, как будто это деревенский лес. Я показал официанту на бутылку бургундского и сделал ему знак налить мне взрослую порцию. Затем со стаканом в руке я начал слоняться по салону. Забавно, с какой легкостью можно проникнуть к людям высшего света. Чем они богаче, тем это проще. В то время как проникнуть к бедным трудно. Они открывают двери бережно, не снимая цепочки, эти люди на мели. Свои две комнаты с альковом и с уборной на лестнице они защищают яростно, как бастион... В них нет доверия, в бедных. Их слишком много эксплуатировали, надували, и они научились.

... — Оччень хорррошо, — говорила балканка, — буфет роскошный, но икра — не иранская!

— Это меня удивляет в Димитро, — отвечала другая. — Обычно он такие вещи делает как надо!

— Сейчас уже не найти хорошую домашнюю обслугу, — пожаловался я, смело приближаясь к этим ископаемым. — Эта профессия утеряна. И, однако, как она прекрасна! Как упоительно служить у людей хорошего общества! Чистить их пепельницы, протирать стекла, менять простыни, уносить грязные тарелки, чтобы заменить их чистыми!