Сан-Антонио - Привет, святой отец!

— На что спорим? — усмехнулся мой противник.

— Ни на что, — сказал я, — потому что ты никогда не заметишь, что тебе абзац.

— Ты думаешь?

— Ты вспомни-ка, на своей крыше ты меня ведь не хлопнул, когда мог это сделать сто раз!

Это его задело.

— Меня смущали огни на террасе, они блестели на моем прицеле...

Тут мне пришла идея. Бог мой, до чего же я все- таки умен!

— А теперь, малыш, — сказал я ему, — тебя будет смущать сверкание моря, над которым встает заря.

И, в самом деле, я заметил, как он заморгал.

— Давай, — посоветовал я, — бросай свою пушку и начнем говорить серьезно, а не ждать здесь второго пришествия.

— Ни за что, — пробормотал он, криво улыбаясь.

— Я хочу тебе предложить...

— Что же?

— Я считаю до трех. На счете три каждый разжимает руку и роняет свою пушку, идет?

Хотя он стоял в восьми с половиной метрах от меня, я четко уловил ядовитый блеск, мелькнувший в его взгляде.

— Договорились...

— Раз! — начал считать я... — Два...

И на счете «два» я нажал спуск. Этот мерзавец сделал такой же расчет. Просто я на тысячную долю секунды раньше выполнил программу. Его пуля затерялась в морской пучине, тогда как мою он получил в жирное брюхо. Вот он выпустил оружие и упал на колени, хватаясь за рану. Серия безобразных гримас... Он бледнел на глазах!

Я бросился к нему.

— Если бы ты не жулил, этого бы не случилось, — сказал я.

Он стиснул зубы, бедняга. Пот ручьями струился по его роже.

— Я сейчас отвезу тебя в госпиталь, — обещал я, — но сначала ты мне скажешь, куда ты отвез двух матросов, когда они вышли из больницы...

Он медленно, бесформенной массой опустился на песок.

— Послушай, парень, тебе необходимо вытащить из брюха пулю, и я готов доставить тебя к хирургу, но сперва мне надо сказать правду. Зачем тебе уносить секрет в могилу, скажи, болван!

Дыхание его становилось прерывистым, он стонал. Вокруг нас плескалось море, солнце, как на почтовой открытке, подымалось над волнами, наполняя вселенную своим щедрым светом, как пишут в школьных сочинениях первоклассники.

— Ты меня слышишь, друг?

— Да.

— Двое матросов с «Кавулома-Кавулоса», а, скажи мне, куда ты их отвез?

Он пробормотал едва слышно:

— Монастырь...

— Какой монастырь? Говори! Время не терпит!

— Монастырь на горе Фоскаос...

— А Ника, где она?

Он приоткрыл веки, и в его лихорадочно блестящих глазах отразились маленькие облачка нового утра.

— Какая Ника? Что вы хотите сказать?

Честное слово, он был не в курсе! Надо его довезти до медпункта. Я присел, чтобы взять его на руки,. но в этот момент он выдохнул «рррха» и откинул копыта.

Шум заставил меня повернуть башку — на некотором расстоянии появились двое рыбаков. Это был неподходящий Для созерцания бесконечности момент, я кинулся к рулю «роллса» и отчалил.

Чертовски паршиво встретил меня комиссар Келекимос! Мог ли я думать, что он отнюдь не такая уж добрая душа!

Скрестив руки за спиной, надвинув фуражку до бровей, он расхаживал взад-вперед и говорил, а я размышлял, мрачный свидетель.

— Не думайте, что ваш статус иностранного коллеги защитит вас, — с пеной у рта говорил он, чудесным образом заимев вдруг обыкновение изъясняться на моем родном языке. — Не надейтесь, что я буду щелкать пальцами и говорить, чтобы вас отпустили после того, как вы изнасиловали внучку видного дипломата и убили ее шофера!

— Послушайте, Келекимос...

— Называйте меня «господин комиссар»! — проревел он.

— Послушайте, господин комиссар. Полис сама, как говорится, а холуя ее я пристрелил в качестве допустимой меры самозащиты!

Он ответил, краснея:

— Ну да, она так сама... что ее нашли связанную и засунутую в ванну! А рыбаки, внушающие доверие, видели, как вы стреляли в шофера!

— Я настаиваю на том, что сказал, господин комиссар! — напирал я, — Скажу больше: Полисы замешаны в историю с похищением Ники.

Он подпрыгнул.

— Как!

— Это правда. Два моряка с «Кавулома-Кавулоса» высадились в Афинах под ложным предлогом. Они провели двадцать четыре часа в госпитале и позвонили Полисам, чтобы те за ними приехали. Перевозкой занимались Александра Полис и шофер. Более того, вы должны были найти в багажнике «роллса» ружье с оптическим прицелом. Легко удостовериться, что оно было в ходу, использовалось этой ночью. Разве это такая вещь, которую обычно находишь в автомобиле?

Мои заявления не произвели особого впечатления на комиссара Келекимоса.

— Из-за того, что мадемуазель Полис знакома с двумя моряками с «Кавулома-Кавулоса», вы полагаете, что должны были ее насиловать и связывать по рукам и ногам? Оттого, что в багажнике машины оказалось ружье для охоты на серн, вы считаете, что должны застрелить шофера? Сожалею, но я ничего не могу сделать для вас, дело должно следовать своим чередом.

— А Ника тоже — следовать своим чередом?

Это его задело.

— Мы найдем ее! — заявил он.

— Тогда вам придется здорово попрыгать, а то, как только мир узнает обо всем, ваша репутация будет похожа на мусорную урну!

— Не беспокойтесь о моей репутации, подумайте лучше о своей! — парировал он. — Я по крайней мере не обвиняюсь в изнасиловании и убийстве!

Я находился в большом вонючем темном помещении, полном полицейских в форме и в штатском. Эти сволочи надели мне наручники и, не особенно церемонясь, с помощью второй пары наручников сцепили меня со здоровым детиной, небритым, воняющим чесноком, потными ногами и полицейским участком.

Все расплылось, перемешалось, и я вышел из положения, забывшись сном!

Знакомый, любимый, обожаемый голос глубокого, звучного тембра вывел меня из забытья.

Он говорил, этот голос, с горячностью и страстью.

— Что же, никто в этой лавочке ни бум-бум по-французски, ребята? Когда турист хочет что-то узнать у полицейского, ему что, сначала переводчика надо искать?

Если бы я услышал «Адажио» Альбинони, Пятую симфонию Бетховена или «Волшебную флейту» Моцарта, мой слух не был бы столь очарован. Берю здесь! Берю в Афинах! Берю в комиссариате! Прямо как в театре! Чистое чудо! Хотя как знать, может, и в самом деле чудо, нет? Может, мне снится? Надо проверить... Я ущипнул себя, как рекомендуется в таких случаях. Нет, все в порядке.

— Привет, Жирдяй, — прошелестел я сквозь зубы.

До Берю доходит всегда не сразу.

— И поскольку я ваш собрат, — продолжал он, — я надеюсь, что вы будете пошевеливаться и что... — Тут он вдруг понял, что кто-то говорит с ним по-французски, и вздрогнул. Он воззрился на меня, сомневаясь всеми своими пятью чувствами.

Я стал напевать, как бы и не обращаясь к нему, на мотив «Если ты не хочешь, то не надо»: