Фредерик Дар - Дама в черной вуали

— Я слушаю вас...

— Живя еще в Италии, я некоторое время работал на Гранта. А о нем вы слышали?

— Немного... Это шпион?

— Да... Это было давно... Я должен признаться вам, что в то время я был специалистом по вскрытию сейфов... Моя работа пользовалась спросом.

— Даже так?.. Дальше?

— Обычно я работал безоружным, так как считал себя неспособным убить человека. В тот же раз, когда меня застукали, я схватил, что попалось под руку и... Месье комиссар, вы должны понимать, что в подобной ситуации человек не владеет собой.

Такие песни мне знакомы. Звучащие из разных уст, они похожи одна на другую. Они не хотят убивать, но когда им кричат «Стой! Кто идет?», они лупят по голове чем попало.

— Я понимаю вас... В тот раз, когда убили человека, вы работали на Гранта?

— На него...

Я начинаю понимать, но прошу его:

— Вы продолжайте, продолжайте.

— Как я уже сказал вам, месье комиссар, мне удалось сбежать. Мне повезло в том плане, что труп был обнаружен полицией только через день. Я пересек границу в туристском автобусе... Два месяца прожил в Марселе, а потом перебрался в Париж... Я окончательно забросил то ремесло, каким занимался в Италии. Приобрел новую профессию... Но то тяжкое преступление... Воспоминание о нем наполняет мою жизнь горечью, отравляет её.

Мне это тоже знакомо. Подобные речи — всего лишь очередной приступ желания искупить свою вину.

— Что дальше?

— Я познакомился с одной очень милой вдовой, довольно юной еще женщиной... Мы начали жить вместе... Я был счастлив...

Он замолкает, и лицо его туманится неизмеримой печалью.

Я уважаю его эмоции, чувства, но дело не ждет... Поэтому я ненавязчиво, чтобы показать ему, что в голосе французского полицейского не всегда лишь опилки вместо мозгов, тяжело вздыхаю:

— Значит, ваше счастье длилось до того самого момента, пока Грант не нашел вас в Париже?

— Да,— соглашается он, посмотрев на меня, не скрывая восхищения.

— Я хочу знать, зачем вы снова понадобились Гранту?

Вот вам человеческая психология. Отважившись идти до конца, он все-таки надеялся не дойти туда. Поэтому Диано отвечает не сразу. Его глаза долго блуждают в стороне от моих, как бы совершая что-то похожее на велопробег по Франции.

Я решаю помочь ему.

— Он потребовал от вас все, что было украдено вами в ту ночь, когда вы имели несчастье убить должностное лицо?

— Да!

Вот и все... Самое трудное позади! Я снова в который раз восхищаюсь своей проницательностью. Бывают моменты, когда у меня появляется желание завещать свою голову Французской медицине... Они будут потрясены, Нобелевские светила, изучая мой генератор мышления. Вы только представьте себе, банка с головой Сан-Антонио в Музее человека!

— И что же находилось в сейфе, который вы очистили?

— Толстый тканевый пакет с бумагами.

— Что за бумаги?

— Я не знаю... Какие-то чертежи... Я ничего в них не понял.

— Что вы сделали с ними?

— Я, уничтожил их... После всего, что случилось, сами понимаете, я не мог хранить их у себя.

— Я понимаю... Вы сказали об этом Гранту?

— Конечно...

— Он не поверил вам?

— Не поверил... Или сделал вид, что не верит.

В наступившей тишине из-за перегородки доносится истошный крик: это мои господа-коллеги кого-то перевоспитывают.

Диано с ужасом смотрит на меня.

— Что поделаешь,— говорю я ему,— в жизни всегда есть люди, которые не дают жизни другим. Вот и приходится обучать их правилам межличностных отношений.

Я решаю, что наступил именно тот момент, когда следует нанести самый решительный удар моему собеседнику.

— Скажите мне, дорогой Анжело Диано, а почему это вы в течение двух дней не выходили из своего номера?

Это апофеоз... Колени его начинают аплодировать, глаза уставляются на собственные щеки, рот открывается, так как от удивления нижняя челюсть выходит из шарнира.

— К-как... О-от-к-куда вы знаете про это? — шевелит он губами.

— Мы не теряем из виду ни Гранта и ни тех, кто контачит с этим турецким корсаром? Понимаете?

Нет, он пока ничего толком не понимает. Открытие его настолько обжигающе, что его невозможно осознать так сразу. Он полон восхищения моей информированностью. Я произвожу на него впечатление сверхчеловека. И даже сигарета в моей руке кажется ему сейчас мечом правосудия!

Я настраиваю свой голос на голос флика парижской полиции номер 114, признанного защищать общественный порядок.

— Продолжайте!

Кратко, но повелительно!

— Грант вышел из себя... Он заявил, что не верит моей сказке о пропаже документов... Он считает, что я мог торгонуть ими... Наконец, он хочет, чтобы я возместил ему нанесенный ущерб за утерянные документы, иначе он сделает все, чтобы меня задержали и выставили из страны...

Эффектно, ничего не скажешь!

— Каким образом вы могли бы возместить этот, так называемый ущерб? Что он требует от вас?

Диано отвечает не сразу:

— Грант требует, чтобы я взломал еще один сейф.

Трансальпийский темперамент берет свое,— к Диано возвращается его природная словоохотливость.

— Но я не хочу этого, месье комиссар... Я не хочу больше заниматься подобными трюками. Я начал совершенно новую жизнь... Я отказался выполнить его приказ... Тогда Грант заявил, что дает мне на размышления всего два дня... Вот почему я спрятался в том притоне... Но ему удалось разыскать меня и там... Он недавно звонил и просил меня к телефону. Я понял, что ничего нельзя сделать, чтобы спастись от этого демона. Поэтому я и решил явиться к вам и все рассказать.

Он замолкает. Он освободился от сжигающей его изнутри тайны. Я поднимаюсь и кладу свою руку на его плечо.

— Вы очень правильно сделали... Возможно удастся вознаградить вас за откровенность и не передавать нашим итальянским коллегам.

Диано бурно выражает свою признательность. Он хватает мою руку и прижимает ее к своей груди, словно реликвию... Как, например, руку Святого Антуана из Падуи [10] Antoine de Padoue (1195—1231 гг.) — святой, которому поклоняются с просьбой найти потерянные предметы. Я с трудом отнимаю у него свою собственную святыню.

— Итак, дорогой мой, продолжим... Я должен буду немедленно доложить о вас своему шефу. Поэтому меня очень интересует, какой сейф требует вскрыть от вас шпион?

— Сейф авиационного завода...

— Ни больше, ни меньше...

Я снимаю трубку телефонного аппарата и прошу соединить меня со Стариком.

— Слушаю...

— Это Сан-Антонио, шеф. У меня есть новости... Я должен немедленно с вами встретиться. Это возможно?

— Это возможно!

Я кладу трубку и обращаюсь к своему клиенту:

— Пойдемте, Диано! Вам все это зачтется!

Старик мог бы быть очень представительным президентом нашей республики со своей королевской осанкой, со своими тонкими интеллигентными руками, похожими на муляж, и с безукоризненно подстриженными ногтями.