Анатолий Безуглов - Инспектор милиции

— И нечего записывать его в тунеядцы, — закончила Клава.

— Нассонову я тоже об этом сказала. И всем скажу…

Я поспешил на улицу.

— Зеленый… — проскрипела мне вслед старуха. Я это услышал и выругался про себя. А та добавила: — Но симпатичный.

Тоже ни к чему, раз речь идет об официальном лице.

Я пошел к сельисполкому, размышляя о словах Лоховой. Действительно, придраться к ней было трудно. Рассуждала она логично. Как поступать в таких случаях? Не знаю. Но поговорить с Тихоном надо. Только с умом. Чтобы не растеряться, как вот только что в магазине. Хорошо, что девушки не присутствовали при нашем разговоре.

Я оглянулся. Лариса стояла около клуба и с откровенным любопытством смотрела в мою сторону, козырьком приложив руку ко лбу.

Интересно, Ксения Филипповна видела, что я был у Клавы? Только бы не стала расспрашивать.

…Не успел я пережить свою неудачу, как ко мне в кабинет зашла решительного вида старуха и без приглашения прочно устроилась на стуле.

— Здрасьте, товарищ начальник. Слава богу, вы теперича тут порядок наведете. Нет на них управы! — погрозила она куда-то пухлым кулачком. Потом развернула чистенький, беленький платочек и положила на стол потертый на сгибах лист.

Документ удостоверял: колхоз заключил настоящий договор с Ледешко А. С. о том, что принадлежащий ей бугай симментальской породы, по кличке Выстрел, находится в колхозном стаде для производства племенного молодняка, за что Ледешко А. С. положена плата…

Значит, это о ней говорила мне Ксения Филипповна.

Я внимательно слушал моего первого жалобщика.

— Видите, мы не какие-нибудь сбоку припека, а государственно оформлены, — сказала она.

— Ну, а жалоба-то у вас какая?

— Я уже тут, в этим кабинете, столько бумаги извела — пропасть. Ничего, вы разберетесь как следовает. А то кое-кому Крайнихино вино голову затуманило…

— Товарищ Ледешко, — строго сказал я, — изложите суть дела.

— Наизлагалась во! — провела она ребром ладони по своему горлу. — Крайнихина Бабочка — корова рази? Тьфу, а не корова! Ни молока, ни мяса…

— Кто такая Крайниха и какие претензии вы к ней имеете?

— Суседка моя, Крайнова. Завидно небось, что мой Выстрел в стаде законно, а ее коровешка без всякого права. Покалечила она моего бугая.

— Зачем гражданке Крайновой калечить быка?

— Да не она, а Бабочка, стало быть, корова ейная. Я начал терять терпение.

— Ну и что?

— Как что? Пущай платит эту самую конфискацию.

— Компенсацию, вы хотите сказать?

— Нехай буде конписацию. Уж больно бодучая Бабочка.

— И сильно покалечила? — спросил я.

— Чуть не полбока разодрала…

Вот чертовщина, ну и задала мне бабка задачу!

— Как вы думаете, был тут злой умысел?

— А поди разберись, корова не человек. Бабочка всех без разбору калечит.

— Значит, у вашей соседки Крайневой умысла не было? Как же требовать с нее компенсацию?

— Но сам факт покалечения имеется!

— А Крайнева при чем? — Я не удержался и повысил голос.

Ледешко насупилась.

— И вы, значит, заодно с ними… — Она стала заворачивать в платочек договор с колхозом. — Ладно. В район поеду.

Еще не хватало! Представляю, какой смех будет в РОВДе. Нет, отмахнуться от старухи нельзя. Придется разбираться.

Я вздохнул.

— Хорошо. Пишите заявление.

Ледешко уселась за бумагу с явным удовольствием.

— И еще этот Чава.

— Какой Чава?

— Пастух.

— Это его имя или фамилия?

— Вроде клички.

— Клички только у животных бывают. Люди имеют имя и фамилию, — сказал я как можно строже.

— Сергей Денисов, — поспешно поправилась Ледешко. — Цыган между прочим…

— Цыгане, русские — все равны.

— И я так же думаю, товарищ начальник, — подхватила жалобщица. — Все и должны держаться наравне. А то, например, ежели ты цыган — тебе лошадь можно иметь и без налогу. Вроде бы цыгану лошадь с рождения полагается. А другим до последнего времени было так: имеешь скотину — плати налог.

— Теперь и вы можете иметь лошадь. Без налога.

— А на шо она мне?.. Так Чава этот изводит моего бугая. Сами, говорит, гоните его в стадо. А за что, спрашивается, ему колхоз денежки платит? Между прочие, их личная корова тоже в колхозном стаде.

Наконец Ледешко ушла. На душе было грустно. «Ну, Дмитрий Александрович, тебя можно поздравить с первым делом! Здесь тебе и мучительные ночи над разгадкой рокового преступления, и погоня за хитрым, коварным и опасным преступником…»

А какие мечты роились в моей голове четыре года назад! В зеленом Калинине, с трамваями, троллейбусами, с Волгой, одетой в бетонные берега.

И мечты эти начались с той набережной, в тот октябрьский вечер, когда я принимал участие в задержании преступника.

Была ночь с ворохом скрипучих осенних листьев под ногами, густая маслянистая река и таинственные фонари, легонько раскачивающиеся на ветру. По ту сторону реки уже спали дома.

Как сейчас, помню волнение, когда двое оперативников скрутили здорового, мрачного детину. Я помогал всем, чем мог. Вот где пригодился мой разряд по самбо.

Мы отвели его к серому «Москвичу».

А потом я, распираемый гордостью, шел домой из отделения милиции. Меня затаив дыхание слушала бабушка и все подставляла то котлеты, то хлеб, то яблоки. Мы просидели с ней на кухне часа три.

Мои однокашники мучались, какой институт выбрать. А я уже твердо знал: моя профессия — следователь. И подал заявление в МГУ на юридический факультет.

Я до сих пор уверен, что срезался из-за глупого вопроса — сколько государств в Африке. Действительно, на кой черт надо человеку знать это? Да и знал ли сам почтенный профессор МГУ? Как это можно знать, когда они, наверное, возникают каждый день, каждый час. Во всяком случае, мне так кажется, когда я читаю газеты…

Потом было два года службы в армии. Но все-таки мне удалось учиться в Москве. Только не на улице Герцена, где юрфак, а в Черкизове. Сосватал меня в школу милиции кадровик из Калининского областного управления внутренних дел, заверив, что следователем можно стать и таким путем.

…И вот я достаю новую, чистую папку, вкладываю в нее заявление Ледешко и пишу: «Дело о…»

Долго и безрезультатно мучаюсь над дальнейшей формулировкой.

И первая папка ложится в сейф пока безымянной.

Чтобы разобраться с этим делом, надо съездить на хутор Крученый, расположенный в нескольких километрах от станицы.

Я посмотрел в настольный календарь, куда вносил пометки и разные записи. Так, на память. И для солидности.

Мне предстояло еще написать Алешке письмо. Это моя сестра Аленка, которую я так звал с детства.

И еще что-то будоражило меня. Да, зайти бы в библиотеку.

Но под каким предлогом?

Вечера здесь хорошие. Они мне понравились сразу. Нагретая за день степь прибоем накатывает на станицу теплый воздух, повсюду разлита благодать. И тишина. Ее лишь изредка нарушает сытое похрюкивание соседской свиньи в катухе [3] Хлев (местн.). или далекий перебрех собак.