Анатолий Безуглов - Инспектор милиции

Вышел я от начальника как ошпаренный. Сычова, не в шутку перепугавшись, опрометью метнулась из РОВДа, когда ей сказали, что она свободна. Домой ехать со мной отказалась. Рада была, что отпустили.

Я позвонил на Бахмачеевскую. Оксана ответила, что Арефа был и, не дождавшись, уехал домой. Жаль.

Когда я немного успокоился после выговора начальства, меня захлестнула мысль: рядом Лариса. В двух минутах ходьбы от милиции.

Мы вышли с Любой Коробовой на улицу.

— Домой? — спросила она. И я почувствовал, что ей хочется потолкаться в магазинах. Жалко было упускать подвернувшуюся оказию.

— Знаешь, Люба, у меня тут еще одно небольшое дельце. Ты пока походи по магазинам, посмотри, а через часок двинем.

Уговаривать ее не пришлось. Она тут же исчезла в универмаге.

Первым делом я смотался на рынок. Купил самый большой арбуз. Хотел еще было прихватить помидоров, но постеснялся: уж этого добра, наверное, хватает.

Лариса мне обрадовалась. Она достала где-то нож и алюминиевую миску. Мы устроились в глубине садика. Возле каждой скамейки стояло ведро для корок, потому что теперь к больным приходили обязательно с арбузами.

— Ты любишь арбуз с черным хлебом? — спросила девушка.

— Не знаю. Не пробовал.

— Постой, принесу хлеба.

Она снова побежала в комнату.

Я был озадачен. Вела она себя так, будто ничего не было — ни Чавы, ни Маркиза. Мы сидели как хорошие, близкие друзья, над нами ласково светило солнце, добираясь до земли сквозь жидкие ветви верб.

— Здорово с хлебом, правда? — спросила Лариса.

— Действительно, — подтвердил я.

— Это я здесь научилась, в колхозе.

— И давно ты здесь?

— Второй год. Сразу после культпросветучилища.

— А библиотека — по призванию? Она засмеялась:

— У тебя милиция — по призванию?

— Почти…

Лариса недоверчиво усмехнулась.

— Ну и у меня, значит, почти… Все девчонки хотят быть актрисами и чтоб обязательно знаменитыми, а становятся библиотекарями, учительницами, швеями…

— Ты тоже хотела быть артисткой?

— А ты думаешь!

— Одного хотения мало. Надо много уметь. Я в «Советском экране» читал, как нелегко сниматься в кино.

Лариса тряхнула головой:

— Ерунда! Это кому как повезет. Я серьезно готовилась. Плавала, бегала на стадионе, ходила на ипподром. А в цирковое училище не прошла. Срезалась. Ты бы видел, какие девчонки прошли по конкурсу! Бездари… Не думай, что хвалюсь. Я два года пыталась. Не повезло… Ревела как дура. Но ничего не поделаешь! Пришлось пойти в культпросветучилище.

— Я тоже поступал в МГУ. На юридический.

— Ну и как?

— Как видишь! — засмеялся я. — Следователь по особо важным делам…

— Ты еще можешь продвинуться… — Она с грустью посмотрела куда-то вдаль.

— А ты?

— Тю-ю!

Меня рассмешило ее восклицание, которое я часто слышал в Бахмачеевской.

— А Маркиз действительно хороший конь? — осторожно спросил я.

— Отличный! — сразу отозвалась она. — Представляешь, как бы он смотрелся на манеже, в цирке? Ты цирк любишь?

— Люблю. Акробатов, зверей. И клоунов. В Москве все собирался сходить в новый цирк, что на проспекте Вернадского. Куда там! Никак не мог достать билет…

— Пишут, красивый цирк.

— Еще бы! Наверное, манеж раз в десять больше, чем в старых.

Лариса ткнула в меня пальцем и рассмеялась.

— Ты чего? — удивился я.

— Чудак! Все, ну все манежи в мире одного размера — тринадцать метров.

— Иди ты!

— Вот тебе и иди. Стандарт.

— Это что же, как хоккейное поле?

— Оно тоже всегда одинаковых размеров?

— Всегда.

— И цирковые манежи тоже. Это повелось с первого цирка во Франции. Был такой наездник — Франкони. Он жену и сына Наполеона учил верховой езде. Как называют в цирке — «школе». Его цирк назывался «Олимпийский». Оттуда и пошли эти тринадцать метров.

Я прикинул расстояние.

— Не много.

— Достаточно. В старое время на обыкновенном манеже разыгрывали грандиозные пантомимы, с водой, фонтанами, лодками. Места хватало.

— Когда это, в старое?

— В прошлом веке. И в начале этого.

Мы не съели и половины арбуза, а уж больше не могли.

— Хочешь еще? — предложил я.

— Лопну. Ты хочешь — режь.

— Во! — провел я рукой по горлу. — Где бы руки помыть? Липнут.

— Пойдем.

Она подвела меня к водопроводной колонке. Когда Лариса держала рычаг, а я мыл руки, девушка тихо сказала:

— Смотри.

Из палаты вышел отец Леонтий, держа под руку свою жену. У Лопатиной в руках был небольшой узелок. Отец Леонтий чему-то улыбался.

Проходя мимо нас, супруги задержались.

— Лара, я там в тумбочке оставила расческу и бигуди. Пользуйся, — сказала Лопатина.

— Хорошо, Оля. Вообще-то я тоже скоро…

— Здравствуйте, — вежливо поклонился отец Леонтий.

— Приветствую, — ответил я.

— Познакомься, Оля. Дмитрий Александрович, твой земляк.

Оля протянула мне руку. Я показал свои мокрые. Она улыбнулась.

— Я знала, что вы из Калинина. Зашли бы к нам как-нибудь? А то даже не раскланиваемся.

— Зайду, — пообещал я. — Обязательно.

— Заходите действительно. — Отец Леонтий весело посмотрел на меня. И еще раз повторил — Заходите. — Он что-то хотел добавить, но, потоптавшись, только кивнул: — До свидания. Ждем.

Мы вернулись на скамейку.

— Дима, скажи честно, ты по делу ко мне или просто проведать? — неожиданно спросила Лариса.

Вообще-то поговорить надо, — вздохнул я.

— Ты молодец.

— Это почему?

— Противно, когда врут. Ну давай спрашивай.

— Пойми меня правильно, — неуверенно начал я, — никого никогда не интересовало бы то, что происходило у вас в последние дни с Сергеем… — Я посмотрел на нее, какая будет реакция.

— Продолжай, — кивнула она.

— Лучше ведь от тебя узнать, чем говорить с кем-то, — оправдывался я.

— Это верно, — сказала Лариса. — Только я уверена, что это не имеет отношения к Маркизу.

— У вас ведь вышла какая-то ссора?

— Но при чем здесь лошадь?

— А при том: Скакуном очень интересовались приезжие. Очень! В том числе и некий Васька. А Сергей крутился последние два дня с этим Васькой. Водой не разольешь.

Лариса нахмурилась.

— Ты знаешь, что Нассонов хотел выгодно обменять Маркиза? — спросил я.

— Знаю. Но опять же при чем здесь Сергей?

— Как ты думаешь, сколько стоит Маркиз?

— Ну восемьсот — девятьсот.

— Председатель оценивает в тысячу.

Она усмехнулась:

— То он хотел в табун его забраковать, а теперь — тысяча! Вообще этот Нассонов…

— Оставим Нассонова в покое, — напирал я. — Что говорил тебе Сергей по поводу Маркиза?

Лариса склонила голову набок, как бы взвешивая, что можно говорить, а чего не следует.

— Видишь ли, Маркиз никому не давался. Кусал, брыкался. И когда я обратилась к Нассонову насчет транспорта для поездок по хуторам, он дал Маркиза. Лошадей я люблю с детства. Потому и стремилась в цирковую школу. А Сережка поначалу испугался за меня… Он ведь первый пытался объездить Маркиза. Не получилось.