Юрий Кларов - Черный треугольник (Розыск - 1)

- Можно ехать, товарищ Косачевский, - сказал шофер. - Только вы уж папироску бросьте: как бы взрыва не было. Не лошадь какая - техника.

Артюхин, большой, грузный, с карабином за плечом, предупредительно открыл передо мной дверцу:

- Пожалуйте, Леонид Борисович.

Это у сибиряка получилось почти изящно: вышколенный адъютант, да и только.

- Через Столешников и по Большой Дмитровке? - спросил шофер.

- А то, - подтвердил Артюхин. - По Тверской как поедешь? Разве что в ускок: булыжники-то вывернуты. Надо бы замест нетрудового населения мужика сюда. Мужик бы враз все замостил. А эти что? И лома в руках не держали...

Собственно, до Кремля было рукой подать, но Артюхин считал, что заместитель председателя Московского совета милиции обязан разъезжать по делам только на автомашине, благо таковую нам выделили еще в декабре.

- Кнопку нажми, - приказал он шоферу.

- Зачем?

- Для авторитетности, елова шишка!

Шофер надавил на клаксон, и Дмитровка огласилась таким хриплым ревом, что часовой в шубе, мирно дремавший у подъезда какого-то учреждения, дико завертел головой и потянулся за винтовкой.

- Вот это по-нашему, - удовлетворенно сказал Артюхин.

На Красной площади было уже довольно людно. Темнела толпа у часовни Иверской божьей матери, группами и поодиночке брели богомольцы в сторону Никольской улицы, к Казанскому собору. Поврежденные артиллерийским обстрелом часы на Спасской башне неизменно показывали тридцать пять минут четвертого. Время для них остановилось...

Установленные на кремлевских стенах прожекторы были уже выключены. Высоко в небе, распластав крылья, сидели на башнях двуглавые орлы. Они прислушивались к перезвону колоколов и неодобрительно косились на бумажные цветы, венки и красно-черные ленты на гигантской могиле тех, кто был здесь похоронен в ноябре прошлого года и чьи неприкаянные души, по слухам, бродили ночами по площади, пугая богобоязненных обывателей...

Автомобильные фары осветили стоящих у могилы старуху с двумя детьми, несколько женщин и красногвардейца с винтовкой. На стене пузырилось красное полотнище с размытой надписью: "Жертвам - предвестникам Мировой Социалистической Революции".

Мы подъехали к Спасским воротам. Рядом с древком красного флага светилась лампада под ликом Иисуса Христа. Артюхин поспешно сдернул с головы шапку и перекрестился. Шофер укоризненно посмотрел на него:

- Бога-то нет, товарищ!

- До этого я и без тебя дошел, - строго сказал Артюхин и перекрестился вторично...

II

Иван Великий, звонница и Филаретова пристройка уже были оцеплены со стороны Соборной площади солдатами кремлевской охраны. Матерились охотнорядцы. Напирали на охрану, угрожая подвешенными к ремешкам гирями, колами, ломами.

Цепь была редкой, и толпа наверняка смяла бы ее, если б не серый броневичок комендатуры, который скромно пристроился рядом с громадным цоколем Царь-колокола. Хоботки двух пулеметов действовали благотворно. Стоило пулеметам слегка шевельнуться, как людская волна тотчас откатывалась назад, обнажая перед шеренгой солдат широкую полосу утрамбованного снега. Сведениями о том, что в Арсенале Кремля нет ни одной пулеметной ленты, а сами пулеметы броневика испорчены в ноябре юнкерами, охотнорядцы не располагали...

От стоящей возле броневика группы отделились начальник Московской уголовно-розыскной милиции, бывший присяжный поверенный Дубовицкий и толстый человек в сдвинутой на затылок бобровой шапке - профессор изящных искусств Карташов, которого Дубовицкий обычно привлекал в качестве эксперта.

- Доброе утро, господин Косачевский, - благодушно приветствовал меня Карташов.

Профессор был из числа тех, кто находит для себя развлечение во всем, и в первую очередь в неприятностях ближних. Его забавляли бушующая толпа, солдаты, броневик и конечно же сенсационное ограбление, о котором завтра будут кричать все газеты.

В противоположность ему Дубовицкий всем своим видом выражал благопристойную скорбь. Это соответствовало его официальному положению. Пожимая мне руку, он выразил надежду, что я хорошо провел ночь. Сам Дубовицкий, судя по тщательно выбритому, отдохнувшему лицу с косыми бачками и кокетливой эспаньолкой, не только великолепно выспался, но и успел уделить максимум внимания своей внешности. От него пахло дорогими аткинсоновскими духами - необходимой принадлежностью туалета каждого порядочного человека.

Я поинтересовался, действительно ли похищены хитон и риза.

- Увы, нет, - комически вздохнул Карташов. - Оскудели верой православные! Ларцы украли, а реликвии выкинули...

Договорившись с Карташовым, что он составит подробное описание наиболее ценных вещей, я спросил у Дубовицкого, осматривал ли он ризницу.

- Еще нет. Хотел вас дождаться, - объяснил он. - Но там уже работают мои люди. У меня, кстати, к вам просьба, Леонид Борисович. Переговорите, пожалуйста, с комендантом.

- О чем?

- О солдатах... бронеавтомобиле... Право, весь этот воинский антураж ни к чему. Он лишь будоражит и без того возбужденную религиозную массу.

- Если не ошибаюсь, именно вы просили принять меры против этой "религиозной массы"?

- Я тогда еще не знал, что грабители не тронули хитона и ризы. А теперь, когда недоразумение выяснилось...

- Разве им, - я кивнул в сторону толпы, - не сказали об этом?

- Сказали, разумеется. Помощник коменданта объявил, что реликвии находятся в сохранности.

- В чем же дело?

- Они не верят, - сказал Дубовицкий и, помявшись, добавил: - Помощник коменданта для них не авторитетен.

- А кто же, позвольте полюбопытствовать, для них авторитетен?

- Архимандрит Димитрий, - извиняющимся тоном сказал Дубовицкий. - Я уже с ним беседовал...

- И что же?

- Мне посчастливилось его уговорить. Может быть, ему удастся успокоить людей... На него можно положиться...

- Я предпочитаю в подобных случаях полагаться только на пулеметы, Виталий Олегович.

Ловко увернувшись от брошенного кем-то камня, Дубовицкий пожал плечами:

- Воля ваша.

Из-за моей спины вывернулся некто в хорьковой шубе и пенсне на носу. Напористо сказал:

- Господин Косачевский, мне как репортеру "Русских ведомостей", - он протянул корреспондентский билет, - желательно бы задать вам один вопрос...

- Если позволите, первым вопрос задам я. Как вы ухитрились проникнуть через оцепление?

Некто в шубе польщенно осклабился:

- Смею уверить, это было не так уж трудно. Проявив некоторую изобретательность...

- Тогда вторично проявите свою изобретательность и проникните обратно. Это будет еще легче.

- Я протестую, господин Косачевский.

- Естественно.

- Позвольте... - Но Артюхин уже передавал его с рук на руки ближайшему солдату.