Яна Розова - Импровизация на тему убийства

– Неужели это она?

– Если это она, кто-то из ее родственников или знакомых, то я ее убью.

Угроза звучала так, будто злыми словами Ник пытался поднять собственный моральный дух.

– А… можно я приеду? Тут, в доме, мне неуютно.

Стальные нервы моего мужа стали сдавать. Неудивительно. Он ждал, что во второй записке будет место и время передачи денег, а потом ему вернут сына. Вместо этого приходилось возвращаться во вчерашний день, снова собирать деньги, а Митька был где-то далеко, с чужими людьми.

У меня снова был коньяк и пепельница, так что Сухареву, упавшему на мой диван, осталось только протянуть руку к бокалу и поджечь сигарету. Мы даже не пытались говорить о чем-либо, кроме как о Митьке. Ник, конечно, говорил больше, и я узнала то, о чем раньше и не догадывалась.

С Митькой после смерти матери творилось что-то непонятное. По словам Ника, мальчик был словно деревянный: поведут – пойдет, дадут хлеб – ест, положат в кровать – спит. Не играл, ничего не просил, и вообще если не спрашивали, то не говорил ни слова. Сухарев старался держаться ласково и спокойно, будто ничего не замечает. Дарил много игрушек, покупал кассеты с мультиками, читал вслух сказки. Повез сына путешествовать: во Францию, в Диснейленд, потом к родственникам в Самару, летом – на море, в горы. Митька равнодушно смотрел в окно поезда, автобуса, машины, в иллюминатор самолета. Но эмоций не было. Никаких.

Когда прошел почти целый год, Ник нашел психолога, который фиксировал улучшения психического состояния мальчика, но больше был занят выпиской счетов папе.

Понадобилось еще пара лет, чтобы ледяной мальчик стал оттаивать. Появились друзья, приятели. Из школы поступили первые жалобы. Сначала Ник даже обрадовался, узнав, что принц Несмеян начал вести себя как и положено нормальному мальчишке. Жалоб становилось все больше, Сухарев стал ходить в школу, как на работу, и постепенно понимать, что маятник качнулся и набирает амплитуду.

Через год-другой стало совершенно ясно, что ситуация меняет полярность, Ник тоже изменил стиль общения с сыном. Начал с добрых замечаний, которые Митька пропускал мимо ушей, продолжил строгими выговорами, а закончил наказаниями.

В этот период на горизонте появилась новая классная руководительница. Она была абсолютно вменяема, а папу вызывала в школу, только если Митька творил совершенно невероятные вещи. По сравнению со всеми другими учителями эта училка была просто ангелом. И Митька реагировал на нее очень хорошо. Ее наказания страшился, а похвале радовался безмерно.

Однажды Ник понял, что Митьке просто нужна мама. Он навел справки, узнал, что замечательная учительница не замужем, детей не имеет и вообще поддерживает репутацию самую добропорядочную. Он подумал и сделал ей предложение.

Под конец истории я заплакала. То время, когда Митька был просто моим шкодливым учеником, а я была так несчастна, оттого что одинока, теперь казалось мне милым и далеким. Такой спокойной и уравновешенной жизни, как тогда, у меня уже никогда не будет.

13 июня, утро

Сухарев переночевал на моем диване. Я устроилась на раздвижном кресле.

На следующее утро, еще до завтрака, то есть около семи утра, Нику позвонили из больницы. Дежурная медсестра сказала, что Жанна пришла в себя. Она срочно хочет видеть Ника. Срочно.

Сухарев в минуту подорвался бежать.

Я помнила, что сегодня мне надо забрать из больницы Зюзю. Мне так не хотелось этого делать, что я решила дать себе маленький шансик отсрочить событие и позвонила в больницу. И тут мне невероятно повезло: Лилия Андреевна сказала, что ночью Зинаида Петровна почувствовала себя плохо, поэтому надо еще денечек ее понаблюдать.

– А что с ней случилось? – Удивительно, ведь вчера Зюзя была как огурчик.

– Да ничего страшного. Что-то днем она увидела, заволновалась, давление подскочило. Вы не хотите приехать? Докторам она ничего не рассказывает, только то, что человек какой-то ей примерещился, а она не поймет, что за человек. Не может вспомнить, откуда она его знает. Беспокоится. Если бы понять, что случилось, было бы легче ей помочь.

– Лилия Андреевна, мне неудобно вам это говорить, но мне она вряд ли что расскажет. Я – вторая жена Николая Александровича, а первая, дочь Зинаиды Петровны, погибла. Мы не слишком с ней подружились.

– А, ну понятно. – В тоне доктора прозвучало профессиональное сочувствие.

Вдруг я кое-что вспомнила:

– А когда Зинаиде Петровне человек этот привиделся?

– Днем, наверное, или утром.

– Он к ней в палату заходил?

– Нет, она говорит, что в окно его увидела.

Неужели Зюзя узнала Комова?

Мы договорились с доктором созвониться завтра, и я положила трубку.

В ту же секунду зазвонил мой мобильный. На дисплее высветился номер телефона Людмилы Витальевны.

– Дорогая, как дела? – Витальевна беспокоилась. – Что происходит с Ником?

– Да все нормально…

Голос мой звучал фальшиво, и моя музыкальная свекровь тут же это почувствовала.

– Вы оба что-то скрываете от меня, – сказала она расстроенно. – Где Ник?

– Он… я не знаю. Неделю назад Жанна попала в аварию. Сильно разбилась и только сегодня пришла в сознание. Он к ней поехал.

– А Митька? Его мобильный отключен. Вы говорите с ним? Он хорошо ест в лагере?

– Да, конечно.

Людмила Витальевна помолчала немного и заявила тоном, не терпящим возражений:

– Изволь-таки приехать ко мне. Ты врешь, Ник врет. Если не приедешь – напьюсь. Я серьезно.

Не то чтобы сработал ее шантаж, но приехать я согласилась.

Она открыла мне дверь быстро и резко, словно ждала у глазка и боялась, будто я, позвонив, сбегу.

– Итак?.. – услышала я вместо приветствия.

– Все плохо.

То, чего я боялась, произошло в прихожей. Услышав страшную новость, Людмила Витальевна тяжело осела на пол. Я бросилась ее поднимать, повела к дивану, попробовала уложить. Она причитала: «Митенька, миленький…» – постанывала и плакала беспомощно, даже обиженно. Ей казалось, что все случившееся – несправедливо, незаслуженно. Она потеряла мужа, она одинока, Митька был единственной радостью в ее жизни…

– Перестань, – сказала я тихо и строго. – Хватит. Ты права, случилось страшное. Но он жив, здоров, у Ника есть деньги. Мы заплатим, и Митька вернется.

– Ты точно знаешь, что он жив? – Ее золотистые глаза были как две мокрые янтарные бусины, поплывшая вокруг глаз тушь выглядела как театральный грим – что-то древнегреческое.

– Посмотри на себя в зеркало, Мила. Митька вернется и не узнает тебя.

Машинально она поискала глазами зеркало, сообразила, что я применила подлый отвлекающий маневр, и усмехнулась фамильным ироничным смешком:

– Да, с тобой не похнычешь. Ты права, если я сейчас раскисну, то назад не соберусь. Давай уж чаю выпьем…