Стиг Трентер - Скандинавский детектив

Потом я принялся за рубрику, посвященную проблемам культуры. Дискуссию об «открытом искусстве» воспринимать в такую рань было просто невозможно. Далее я просмотрел новости со всего света, новости театральные и новости спорта с отчетом о хоккейном Матче, а также радио- и телевизионные программы. На это ушло целых полчаса. Потом я встал и принес утреннюю почту — несколько бандеролей и журналов и еще открытку от мамы с каким-то пейзажем. Она отдыхала на Канарских островах и упивалась солнцем. Сияло солнце, синело небо, и даже в тени было немыслимо выше нуля. Маме жилось чудесно, и она спрашивала, как живется мне.

Я унес на кухню чашки, вымыл их и поставил в посудный шкаф. Потом вынес пустые бутылки и выбросил окурки из пепельницы. Покончив со всем этим, я выглянул в окно и убедился, что небо по-прежнему висит над самой землей и ничего не остается, как лечь спать. Уснул я почти моментально и проспал до самого вечера.

В субботу Харалд появился около шести вечера. У него был немного усталый вид, но садиться он не стал.

— Ну, как дела? — спросил я.

— Грех жаловаться. Кое-что мы уже знаем, кое-что нужно узнать.

— Что же вы знаете?

— Что в четверг вечером, в двадцать один тридцать, доцент Хофштедтер действительно сел в седьмой автобус и доехал до здания филологического факультета.

— Неужели водитель его запомнил?

— Нет, конечно, не запомнил, но он сказал нам, что в автобусе ехала одна девушка, его знакомая. Она обратила внимание на Хофштедтера и запомнила его.

— От площади до филологического факультета всего несколько минут езды, — сказал я. — А оттуда можно за несколько минут дойти до «Каролины». Так что алиби Германа еще не доказано.

Харалд кивнул.

— Я хочу дать тебе одно важное задание.

Я почувствовал себя польщенным и нетерпеливо смотрел на Харалда, пока он расстегивал свой большой портфель и доставал из него тонкую книжицу в невзрачном коричневом коленкоровом переплете. На ней стоял штамп королевской библиотеки — три короны.

— Прочти, — сказал он, протягивая мне книгу.

— И только? — разочарованно вздохнул я.

Я взглянул на титульный лист. Это был старый немецкий трактат «Учение о причинной связи в гражданском праве» доктора Эбенгарда Винцлера, изданный в Тюбингене в 1916 году.

— Ничего не понимаю…

— Тем более тебе надо вникнуть в содержание.

— Допустим, я как нибудь ее осилю, — сказал я, — но откуда я знаю, на что надо обратить внимание? Ты ожидаешь, что я сделаю потом какие-то выводы. Но тогда я должен знать хотя бы, в каком свете мне следует ее изучать.

— Ничего я не ожидаю, — буркнул Харалд. — Эта книга может стать одной из нитей, которая рано или поздно приведет нас к преступнику. Далеко не всегда эти нити ведут в одном направлении. Но, может быть, ты прав, и тебе надо иметь кое-какие предварительные данные. Она должна была стоять на одной из полок в библиотеке Манфреда Лундберга, но ее там не оказалось. Между тем он купил ее совсем недавно у одного немецкого букиниста.

— Но может быть, он сам дал ее кому-нибудь почитать? — предположил я.

— Вполне возможно, но фру Лундберг ничего об этом не знает.

— Ладно, — покорно согласился я. — Придется сегодня же вечером залезть в эти дебри.

— Только не сегодня, — попросил Харалд. — Думаю, что сегодня тебе будет полезнее принять приглашение Улина.

— Ни в ком случае, — возмутился я. — Со стороны Улина просто бестактно устраивать сегодня вечеринку. Ведь за одну неделю мы потеряли двух наших товарищей. Вечеринка будет не из веселых. Биргит категорически отказалась туда ехать. Она была у Эллен Бринкман, и та заявила, что ни она, ни Стана Рамселиус не примут приглашения.

— Но если ты не пойдешь, то и мне не удастся туда попасть, — усмехнулся Харалд. — А мне очень нужно побывать у Улина.

— Значит, мне придется принести себя в жертву правосудию, — вздохнул я.

Мы взяли такси и подъехали к вилле Улина ровно в восемь часов. Въезд Хилдинг привел в порядок, расчистил дорогу от ворот к дому и к гаражу. На лестнице встречал гостей сам хозяин. Он широко улыбался и сердечно приветствовал нас, но на нас не смотрел. Взгляд его был устремлен в сад. Потом он вдруг почувствовал, что мешает нам пройти, и попятился. Мы поднялись по лестнице и вошли в прихожую. Он взял вешалку, чтобы повесить пальто Харалда, и сбросил на пол две другие. Громко рассмеявшись, нагнулся и принялся их поднимать. Нам показалось, он уже немного выпил. В это время позвонили. Он уронил вешалку, которую держал в руках, и пошел открывать. На лестнице стоял Юхан Рамселиус. Хилдинг приветствовал его точно теми же словами, что и нас. Юхан усмехнулся и подошел к нам. А Хилдинг все еще стоял в дверях и смотрел в сад. Возможно, он кого-то ждал.

— И вы здесь? — спросил я Рамселиуса.

Это прозвучало не слишком любезно. Дело в том, что я не ожидал увидеть его здесь сегодня. Я надеялся, что он проявит такт и так же, как его жена, не примет приглашения Хилдинга. Прищурившись, Рамселиус иронически посмотрел на меня.

— Другого такого случая может и не представиться, — негромко заметил он. — Значит, его ни в коем случае нельзя упускать. Кого я вижу? Прокурор!

Гость, который пришел следом за Рамселиусом, уже стоял в передней спиной к нам и терпеливо слушал разглагольствования Хилдинга. Это был Эрик Бергрен. Рамселиус повернулся, поднял руку и похлопал Эрика по спине.

— Привет, старая галоша!

Эрик даже подпрыгнул от неожиданности, поморгал и уголками рта изобразил нечто похожее на улыбку.

— На вашем месте я не стал бы распространяться насчет галош, — сказал он.

Юхан выразительно надул губы и искоса взглянул на него.

— Пока еще ты не на моем месте, — сказал он. — И едва ли когда-нибудь его получишь.

— Кто знает, — весьма агрессивно заявил Эрик.

— Вот именно. — Рамселиус рассмеялся.

Нас было уже пятеро, и все толпились в узкой маленькой прихожей. Я посмотрел, где Харалд. Он стоял у высокого стенного зеркала и дольше обычного поправлял галстук. За всем происходящим он, видимо, наблюдал в зеркало.

Юхан направился в гостиную. Мы последовали за ним, а Хилдинг долго еще собирал разбросанные по полу вешалки.

В тщательно прибранной гостиной уже сидел Филипп Бринкман и терпеливо ждал начала трапезы. Его дочь и Урбан Турин разговаривали с Йостой Петерсеном. Рамселиус налил себе аперитив. Мы поздоровались и обменялись дежурными приветствиями. Герман Хофштедтер оказался достаточно благоразумен, чтобы отклонить приглашение Хилдинга.

Как и следовало ожидать, вечеринка получилась не из веселых. Беседа шла туго. Каждый старался нащупать безопасную тему, и это слишком бросалось в глаза. К тому же Хилдинг вдруг произнес прочувствованную и проникнутую пафосом речь в память о Марте. Даже у Юхана настроение явно испортилось. Один лишь Филипп Бринкман был совершенно невозмутим и жадно поглядывал на еду. Вероятно, за долгую жизнь он уже привык к любым застольям и не обращал внимания на разговоры.