Павел Шестаков - Страх высоты

— Была без радости любовь — разлука будет без печали.

— А казалось — на вечные времена?

— Иллюзия. Жаль, конечно. Инна — девка славная. Но ей будет трудно устроить свою жизнь. Характер не тот. Не от мира сего.

— Да, она человек путаный.

— Не современный.

Инна сидела сгорбившись, как будто слышала этот разговор.

— Он вел себя, как самодовольный хам, не зная, что все его счастье висит на волоске, на ниточке, которая обвязана вокруг моего пальца. Мне хотелось дернуть за эту ниточку. Но я не счел себя вправе сделать это, не посоветовавшись с Инной.

"Чтобы она взяла на себя то, чего ты боялся".

— И я поехал к ней…

— Одну минуточку. Вы не помните, чем кончился разговор со Светланой? — перебил Мазин.

— Вы спрашиваете об этом не в первый раз. Меня меньше всего интересовала их беседа.

— Виноват. Тогда скажите вы, Светлана, пожалуйста.

— Вы же знаете.

— Важно восстановить последовательную картину событий.

— Он звал меня приехать сюда.

— И вы отказались?

— Да.

— Светик, все в лучшем виде. Да, да. В самом лучшем.

— Защитился?

— Буду защищать еще раз как докторскую.

— Поздравляю!

— И только?

— Я очень рада.

— Ты обиделась, что я не пригласил тебя?

— Откуда ты звонишь?

— Из ресторана.

— Вам весело?

— Светка, не дури. Ты же знаешь, как мне может быть весело без тебя.

— Значит, скучно?

— Светлячок, не дуйся. Сегодня колоссальный день. Мы должны его отпраздновать вдвоем. Ты приедешь?

— Куда?

— Ко мне. На проспект Космонавтов.

— Когда?

— Сейчас.

— Конечно, нет.

— Ну, Светик…

— Антон, ты выпил.

— Совсем немножко.

— Ладно, считать не будем. Сегодня ты имеешь право. И я поздравляю и… целую, пьяница несчастный. Завтра встретимся.

"Видимо, так она говорила, потому что обиделась все-таки. Но и ссориться не хотела. Хотела не "уронить себя". Есть люди, которые всегда стремятся быть приличными. Годами любят украдкой, потому что иначе нельзя, а потом, когда становится можно, устраивают свадьбу во Дворце бракосочетаний, в фате и белом платье, с обручальными кольцами и прочей чепухой и умудряются быстро забыть "стыдные" встречи на чужих квартирах, торопливые и горестные, когда и жить друг без друга нельзя и нельзя не калечить себя, чтобы скрыть, соблюсти приличия. Все это они умеют выбросить из памяти навсегда и презрительно морщатся, услыхав о чем-то похожем: "Нет, мы были не такими…"

Мазин повернулся к Рождественскому:

— Что делал Тихомиров дальше?

— Он вернулся в ресторан.

— А вы поехали к Инне Константиновне?

— Да.

Мазин посмотрел на Инну и снова засомневался в правильности того, что делает. Зачем ей переживать все это снова?

— Разрешите, я сама расскажу, — предложила она тихо.

— Нет, я.

Рождественский настаивал.

— Хорошо, — решил Мазин. — Расскажите вы. Схематично, главное. А Инна Константиновна дополнит, если найдет нужным.

— Я приехал к Инне домой и сказал все, что знал…

— Здравствуй, Игорь. Раздевайся.

— Я по очень важному делу, Инночка.

— Откуда ты?

— Из ресторана.

— Защита прошла удачно?

— Речь идет о докторской.

— Антона можно поздравить.

— Не думаю.

— В чем дело?

— Инна! У Константина Романовича оставались неопубликованные работы?

"Как трудно ей было ответить!"

— Что ты имеешь в виду?

— Короче, сегодня я был у Антона. На своей квартире. Приехал за сигаретами, полез в ящик стола…

"Что пережила она, слушая его? Наверно, вот так, как сейчас, сидела согнувшись на краю тахты. А может быть, и у нее мелькнуло мстительное чувство радости? Нет".

— Я знаю об этой тетради, Игорь.

— Знаешь?!

— Я сама отдала ему ее.

— Невероятно!

— Правда. Он ничего не присвоил. Он сам, понимаешь, все нашел. Но он не знал, что это уже было сделано отцом десять лет назад.

— Ее слова подействовали на меня охлаждающе, — продолжал излагать факты Рождественский, — но я не мог поверить Инне полностью. То есть ей я, разумеется, верил, однако текст диссертации так близко совпадал с написанным Кротовым, что я стал в тупик…

— Он мог тебя обмануть!

— Каким образом? Тетради привезла тетя Даша, когда Антон уже почти закончил работу.

— Это ничего не значит. Он мог найти в них главное. Я уверен, без работ твоего отца ему удалось бы состряпать только убогое и ординарное месиво, предназначенное для крыс в архивных шкафах.

— Ты несправедлив, Игорь. Научный руководитель не мог не знать, над чем работает Антон.

— Мой папаша? Втереть ему очки — пара пустяков. Он давно отказался от собственных поисков и поэтому кичится так называемыми учениками. Еще бы! Открыл ученого!

— Ты несправедлив, Игорь!

— А ты играешь в казанскую сироту! Мне противна эта толстовщина, непротивление. Подставь еще раз побитую щеку. Не другую, а ту же самую! Чтоб больнее было!

Он не замечал, что бил сам.

— Уже то, что Антон ни слова не сказал о Константине Романовиче, само по себе непростительно.

Да, этого она не могла простить. Она ждала иного, ждала, что имя отца прозвучит, займет свое место.

— Где твоя женская гордость, в конце концов?

— Есть вещи, которых ты не должен касаться, Игорь!

— Прости меня, Инна, я понимаю, что это касается только тебя, но мне больно, когда тебя унижают.

— В чем ты видишь унижение? В том, что мы разошлись, что у нас ничего не получилось?

— Что значит — не получилось? Можно быть наивной, но всему должен быть предел. Антон обворовал тебя и бросил! А теперь названивает этой грудастой матрешке: "Светик, Светлячок". Сюсюкает, распустив слюни ей на кофточку!

— Зачем ты унижаешь меня, Игорь?!

— Я люблю тебя.

— Об этом не нужно.

— Я знаю. Ничего не нужно. Никакой правды!

— Чего ты хочешь от меня?

— Ты не имеешь права оставлять это. Хотя бы в память об отце.

— Что же я должна сделать?

— Рассказать правду.

— Кому?

— Всем.

— Игорь, пойми меня. Я, наверно, очень слабый и несчастный человек, но я не базарная баба, не мстительная мещанка. Я отдала ему эти тетради, и если он поступил подло, пусть с ним расплатится жизнь.

— Жизнь? Именно для таких проходимцев она и устроена.

— Не мне ее менять.

— Значит, ты не будешь делать ничего?

— Игорь, тобой движет мстительное чувство.

— Мной движет чувство справедливости.

— Которая выгодна тебе.

— Но это справедливость! И это так же верно, как и то, что Антон негодяй.

— Жизнь слишком сложна, чтобы делить людей на плохих и хороших.

— Все человеки? Опять толстовщина?

— Никакой толстовщины. Ты ничего не знаешь об Антоне. Он не вор, не негодяй, не преступник. Он человек трудной судьбы. Мы можем сломать ему жизнь навсегда. А он талантлив. Он возьмет у отца то, что ему необходимо для разбега, и пойдет дальше. Ведь для науки неважно, кто сделал открытие. Важно, чтобы оно попало к людям. А мы сломаем его, убьем. Зачем? За что? Потому что он "отбил" меня у тебя? Но это же неправда! Никакой любви у нас не было. Просто боялись скуки, одиночества. За что я должна мстить? Бросил, ты говоришь? Разлюбил — наверно. Но он не вор. Так все получилось. Я не имею права на месть. Мы — цивилизованные люди, а ты хочешь разбудить зверя, который остался в нас с пещерных времен, зверя, чтобы укусить, растерзать, свести счеты.