Василий Пропалов - Судьба лейтенанта Погодина

— Понял, — выдохнул Погодин.

— А теперь отправляйте Зыкова. Завтра поедете в Косые Броды для оказания практической помощи.

...Через полчаса они, хмурые, прохаживались по малолюдному перрону. Перед прибытием поезда Погодин сунул в руку Зыкова деньги, сказал:

— Купи что-нибудь пожевать в дороге.

— Это из личных?

— Да.

— Спасибо.

— Да будь человеком.

— Попробую, — скупо пообещал Зыков, тоскливо улыбнулся, добавил: — Не часто встречаются стоящие люди.

— Вы о ком?

— О вас.

— Вы просто завышаете мне цену.

— Я в жизни повидал много людей, начальник, и в цене никогда не ошибался...

Когда Погодин вернулся с вокзала, майор Нуждин, глянув в его хмурое лицо, понял, что он чем-то встревожен.

— Стряслось что-нибудь, Никола?

— Так, ничего особенного.

— Но я же вижу. Если на меня в обиде — выкладывай. Я не из тех, кто увиливает от откровенности.

— На вас мне обижаться не за что, Виталий Алексеевич. — Погодин тяжело вздохнул, потер пальцами широкий лоб, поднял немигающие глаза, с досадой добавил: — С Огородниковым мне, пожалуй, не сработаться. Тяжелый, похоже, он человек. И не всегда, видимо, справедлив.

Погодин пересказал байку о барине и работнике, поведал о Зыкове. Майор участливо выслушал лейтенанта, помолчал, потом заговорил:

— Ты, Никола, принимаешь все очень близко к сердцу, усложняешь жизнь, переживаешь каждый пустяк. На все это надо смотреть проще, хладнокровнее. Для чего Огородников рассказал о барине и работнике? Для того, чтобы ты был повнимательнее.

— Но какое имеет значение, как лежали вещи?

— Правильно, никакого. Но только в данном случае. А если взять осмотр места происшествия, там необходимо до мелочи все зафиксировать.

— Знаю. Учебник по криминалистике, страница триста двадцать вторая...

— Это хорошо. Дальше. Я в милиции работаю около тридцати лет. Сколько перевидел, знал и знаю начальников — волос на голове не хватит, если считать. Всякие встречались, и плохие, и хорошие. Плохих долго не держат. Так устроена жизнь. Руководить людьми — не простая штука. Даже очень не простая. Это самая трудная и самая ответственная должность на земле. Главное в руководителе — уметь правильно строить взаимоотношения с коллективом, с каждым подчиненным.

— По-вашему, как?

— Любой руководитель должен знать, как и чем жил подчиненный вчера, как и чем живет сегодня, как и чем будет жить завтра, знать каждый винтик души и, когда надо, уметь подвинтить его так, чтобы не сорвалась резьба. И тот, кто не понимает этого, тот руководитель — не здание прочное, а времянка.

— Логично.

— Так устроена жизнь. — Нуждин раскурил сигарету, втолкнул под донышко коробка потухшую спичку, прокашлялся. — Выйдет ли из Огородникова настоящий начальник угрозыска — судить рано. Мне он пока тоже нравится не во всем. Сунулся как-то к нему по срочному вопросу, он ответил: «Занят» — и не напомнил о себе, когда освободился. Барабанов так не делал.

— Да, Барабанов толковый человек, не только от вас слышу.

— Как руководитель — умница! Как оперативник — громадина! А Огородников у нас может не прижиться. В нашем деле он пока лишь плотник, а нужен столяр-краснодеревщик. В следственной работе он, может, и мастер. Но не каждый следователь может быть хорошим руководителем. И наоборот.

— Так устроена жизнь. — Погодин улыбнулся.

— Да, только так. — Майор тоже улыбнулся, довольный, что лейтенант позаимствовал у него излюбленную фразу.

Николай Погодин жил на частной квартире. В большой кухне у окна, выходящего во двор, стояла аккуратно заправленная простенькая койка. Уговоры хозяйки-пенсионерки о переселении в комнату на него не подействовали, и она отступилась. Чистота, которую поддерживала в квартире заботливая старушка, радовала его. Перед сном ему нравилось сидеть на перевернутом на бок табурете и медленно пускать сизый дым в раскрытую белогрудую печь. Здесь он читал газеты, журналы, книги. Здесь засиживался один на один с радостными и грустными думами. Здесь он читал сейчас и письмо, предусмотрительно положенное хозяйкой поверх газет и журналов. «От Танюши», — нежно подумал он, заметив конверт.

Таня писала: «Николаша, милый, здравствуй! Доехала хорошо. Одесса — шумная, торопливая. Увита зеленью. А берег Черного моря — сплошной сад. Всюду цветы, цветы... Воздух свеж, ароматен, но сыроват от моря. И тишина. Нет, не могильная, а какая-то особая, приятная, зазывающая к себе. Сказка!

Наш корпус на высоком обрыве. Внизу — море. Красотища! В комнате нас двое: я и Светлана. Из Харькова. Ей за тридцать. Очень милая женщина, душевная, ласковая. Она приучила меня каждое утро делать гимнастику.

Ласковый мой! Очень часто вспоминаю тебя и Игорька. Два раза вы мне снились. И мысли унесли меня в тот день, когда стоял ты на четвереньках и ждал, пока Игорек вскарабкается на твою спину. Потом он на тебе «ездил». За день до моего отъезда он увидел твою «фотку» (я выложила ее из альбома, чтобы взять с собой), поднял на меня глазенки и спросил: «Мама, дядя Коля будет моим папой? Можно, он сделается папой?» Не помню, что ему ответила. Почувствовала — щеки мои горят. Поглядела в зеркало — не лицо, переспелый помидор. Милые вы мои... Извини... за слезы...». Перед глазами Погодина остановились бледные расплывчатые буквы. В груди что-то оборвалось, трудно стало дышать. Он расстегнул ворот рубашки, встал, положил письмо на койку, походил, снова сел, закурил. Вспомнились встречи с Таней.

Был выходной. Стоял знойный полдень. Неторопливая река нежилась в лучах солнца. Пляж кипел. Таня лежала на голубом одеяле, читала книгу. Из-под ослепительно белого полотенца, закрученного на голове, выбивались каштановые волосы. Ее стройную фигуру плотно обтягивал ярко-оранжевый купальник. Таких купальников на пляже больше не было. Он выделялся даже издали. Погодин долго наблюдал за Таней: и тогда, когда легко заплывал на середину реки, и с песчаного холмика, где загорал, выйдя из воды. Никто из парней около Тани не появлялся. После очередного заплыва он подошел к ней, остановился, мягко произнес:

— Прошу прощения...

Таня подняла лицо. Николай увидел карие лучистые глаза.

— Я, вероятно, помешал?

— Может быть. — Таня поправила на голове полотенце, перевернула страницу.

— У вас книга интересная?

Таня показала обложку. Погодин прочитал: «Марта Рише. Моя разведывательная работа».

— О! Такую стоит прочесть. Марта была разведчица?

— Работала одновременно на три государства.

— Вот это да!.. Почему вы не купаетесь? Ведь солнце, воздух и вода... — Он сделал заметный упор на слово «вода».