Артур Баневич - Гора трех скелетов

Только после этого я увидел слезы. Слезы на глазах Йованки, колбаску так еще и не попробовавшей. Увидел и понял, что переводить Костаса ей вовсе не в тягость. Йованка упивалась его гимном прежней Боснии, той, которую и она помнила и любила, наверное, ничуть не меньше. Тушь на ресницах у нее поплыла. Она совсем забыла о том, что не любит пива. Когда моя спутница в очередной раз окунула нос в пивную пену, я все-таки позволил себе вмешаться в на диво удачный дуэт. Я перебил грека:

– Костас, вы упомянули Печинац. – Господи, я словно бы сунул палку в спицы велосипеда! – Мы, кажется, видели его утром. – Я перевел взор на Йованку: – Это ведь там нас задержал полицейский?

– Высокий, с усами, лет сорока?… Это Мило Недич, начальник участка, – безошибочно определил Папа Костас. – И чем кончилось?

– Он оштрафовал нас.

– Мило Недич задержал вас на перевале? – Грек снова угадал. – Там недавно разбились два сопляка на мотоциклах. У нас что-то вроде спорта. И во время войны некоторые пробовали проскочить перевал на скорости под обстрелом… Отцы у этих ребятишек воевали на Печинаце. А Мило ужас как не любит трупы на своей территории. Он и во время войны не любил этого.

– Да, он говорил, что воевал на Печинаце.

– Он сказал вам об этом? – удивился наш сотрапезник. – Вот уж о чем с ним невозможно говорить: он может и за пистолет схватиться. Там полегло много наших, сербов, а гору, на которой сидели муслимы, так и не взяли, и Султан ушел целехонький. А когда уже подписали перемирие, тот головорез убил брата Мило. Единственного, между прочим.

– Султан?

– Ну почему же Султан? – непонятно почему рассердился Костас. – Султан сидел себе на горе. Я говорю о Резнике, о снайпере, чтоб ему пусто было, негодяю!.. Извините за резкость. Но и у Султана руки по локоть в крови. Только Султан приказывал убивать, а Резник убивал собственноручно, у него был карабин с оптическим прицелом. Он и меня однажды чуть не достал…

– Вы тоже воевали?

– Я – югослав. Не серб, не хорват, не босниец – просто югослав. Как я мог воевать? С кем и на чьей стороне? И главное, за что? Я здесь построил дом, вырастил детей. Я грек по происхождению, но я был счастлив в Боснии. Если бы кто напал на Югославию, я бы пошел воевать за нее. Но на Югославию напали не чужие, ее уничтожали свои. – В глазах у Костаса сверкнули слезы. – Моей Родины, Югославии, больше нет. А за то новое, что возникнет на ее обломках, погибать не вижу смысла. – Он грустно улыбнулся. – Вам, должно быть, не нравится то, что я сказал?

Я пожал плечами:

– Ну почему же.

– Вы ведь военный? – (Я подтвердил его очередную догадку коротким кивком.) – Я так и думал. Кроме военных сюда мало кто приезжает. Для остального мира мы просто банда безумцев. Вместо того чтобы восторженно приветствовать пришествие демократии, мы зачем-то начали стрелять друг в друга. Да еще под предводительством убежденных интернационалистов. Я имею в виду наших дорогих вождей. Дикие темные горцы кинулись резать и душить друг друга, как только с них сняли кандалы коммунизма. Так это выглядит с вашей, польской, точки зрения?

– А есть такая? Я вот смотрю на все иначе.

– Но вы ведь военный, вас сюда послали наводить порядок. Свой порядок, не наш.

Я опять пожал плечами:

– Это моя работа. Я делал то, что мне приказывали делать. Я военный.

– Но приехали-то вы сюда добровольно. Сюда посылают только тех, кто подписывает контракт.

– Все верно. Я получал здесь больше тысячи долларов в месяц. В Польше моя зарплата не дотягивала и до пятисот. А потом мы ведь были убеждены, что едем помочь вам.

– И помогли?

– Опять же как посмотреть. Тут ведь многие были чуть ли не счастливы, когда самолеты НАТО бомбили Белград.

– Я не серб. Великая Сербия для меня – пустой звук. Но не сербы начали войну, как утверждаете вы. Почему только сербы – военные преступники и поджигатели войны? Гражданских войн не начинают те, у кого сила и власть. Не сербы хотели разрушить государство, которое существовало, и, как это ни странно, неплохо… Войну начали другие: хорваты, словенцы, мусульмане. Они и только они, даже если первый выстрел сделал какой-нибудь серб. У американцев тоже была гражданская война, но никому из них и в голову не придет назвать Линкольна преступником, поскидывать его памятники с постаментов. Все президенты до него и после него боролись с теми, кто покушался на целостность Америки. Все до единого. Так вот, друг мой, назовите мне страну, которая не пошлет войска против сепаратистов. Все борются с этим злом, и вы, военные…

– Я уже не служу, и давно.

– Ах так… Тогда пшепрашам, как говорят поляки. Скушно здесь, знаете ли, вот я, старый дурак, и разболтался…

– И правильно сделали, – поддержала грека Йованка. Глаза у нее горели, разговор явно взволновал ее.

– Во время войны я был умнее, – поблагодарил ее взглядом грек. – Тогда мой девиз был: ни слова о политике. Это меня и спасло. Городок трижды переходил из рук в руки. И каждый раз меня хотели расстрелять и не знали за что. Отец Ненад продырявил из автомата мою вывеску, она ему показалась богохульной. А мусульманам нравилась. Отец у меня был коммунистом, а я так и не крестился. Ненад хотел меня силой крестить, бзик у него такой был – всех обращать в православную веру. Но Костас Папастефану был сыном своего отца. И неверующим, с вашего разрешения. И все об этом знали. И даже Резник уважал мой нейтралитет.

– Тот, который стрелял с Печинаца.

– Тот самый. Только с Печинаца он не стрелял. Он ходил за перевал на гору Главу и там устраивал свои засады. Один бог знает, как ему удавалось. Ребята из батальона Мило Недича знали, откуда он стреляет в людей на перевале. Они сами за ним охотились. Только ведь Резник, он как дух: был, убил и исчез. На несколько недель пропадал куда-то и опять вдруг объявлялся на Главе. Стрелял. Снова исчезал. А на перевале прибавлялось свежих могил и сгоревших грузовиков.

– У него был гранатомет?

– Не думаю. По машинам стреляли с Печинаца. У них там была и артиллерия, слава богу в небольшом количестве.

– Слава богу?

– Что, не совсем нейтральный комментарий? – Костас усмехнулся. – Но ведь так и было. Здесь было много беженцев. Люди хотели пережить безумие, а потому и стремились сюда, на окраину Боснии. Дорога через перевал кормила всю сербскую часть страны. Люди ездили через границу, везли назад продукты, а кое-кто и оружие. Только мусульмане убивали их всех без разбору. Даже пеших, а это были в основном женщины. Поначалу Султан разрешал пропускать через перевал тех, кто шел только с ручной кладью. Но когда и бабы стали носить патроны, стрелять стали во всех, кто попадал на мушку. И тут уж Резнику не было равных! Стрелял он, как олимпийский чемпион, практически без промаха. Только ночью удавалось проскочить перевал, да и то не всегда…