Ян Рудский - 95-16

— Пока не очень.

В течение следующих двадцати минут Шелем овладело та­кое ощущение, будто он погружается в нереальный мир, засе­ленный чудовищными порождениями больного воображения. Об ужасных, невероятных преступлениях рассказывалось человеческими словами, тщательно составленными и акку­ратно записанными фразами. С растущим ужасом он пробегал глазами текст бумаг. Порой торопливо прочитанные формулировки были ему непонятны, он не вдумывался в смысл слож­ных диаграмм и многочисленных статистических данных, то и дело терялся в массе непонятных определений, выводов и сложных диагностических описаний.

«Органические состояния страха, вызванные адренали­ном,— читал он.— Подопытный объект: женщина славянской расы, 26 лет, физическое состояние удовлетворительное».

Затем следовало перечисление периодически увеличивае­мых доз и наблюдаемых эффектов.

«Учащенный пульс, понижение температуры рук и ног, дро­жание конечностей… Объект взволнован и возбужден».

Еще целый ряд экспериментов, сдержанные комментарии.

«Попытки вызывать испуг неправдоподобной угрозой… Ре­зультаты отрицательные… Отсутствие реакции. Опыты, осно­ванные на реальной угрозе, например страх перед смертель­ной инфекцией… Результаты положительные. Исследования в ходе проводимых процедур показывают: сердечные спазмы, высокое кровяное давление, учащенное, спазматическое дыхание…»

Далее:

«Детальное описание реакции индивида после зачтения смертного приговора. Давление, пульс, дыхание… Исполнение приговора переносят на следующий день — изменение физи­ческих реакций. Выводы… Смертный приговор подтвержден… Реакция… Угроза… испуг… страдание — реакция.

Опыты по определению градаций испуга, вызванного усло­виями, которые объект привык связывать с физической болью… Выводы. Для появления признаков ужаса достаточно создать обстоятельства, сопутствующие ситуации, вызываю­щей особенно страшные последствия… Непосредственная уг­роза нанесения увечий. Импульсивное желание убежать… Ис­следование реакции объекта, лишенного свободы движения в то время, когда ему причиняют боль, в отличие от реакции человека, который в аналогичной ситуации имеет возмож­ность защищаться».

«Постепенное усиление испуга может вызвать своего рода помешательство. Провести более подробные исследования в этой области»,— гласила одна из многочиспенных заметок на полях.

«Эксперимент «Соленая вода», проведенный совместно с доктором Р. Группа лиц лишена пищи и получает только соленую воду… Описание физического состояния, анализы мо­чи и крови проделаны доктором Р. Заметки об изменениях эмоционального состояния…»

У Шеля на лбу выступили крупные капли пота, день за днем: боль, страх, боль… Слова и цифры начали путаться, утрачивать смысл. Импульсы… Возбуждающие средства… Реф­лексы… Вскрытие… Объекты… Реакции… От исписанных лист­ков веяло страданием, увечьями, смертью. На последней странице каждого «эксперимента» стояла печать концлагеря Вольфсбрук и подпись врача: д-р Бруно Шурике. Шель ото­двинул папку и вытер лицо платком. Потом взглянул на по­груженного в чтение Джонсона.

— Какой кошмар! Я вернулся в прошлое, — медленно проговорил он. — Я забыл, где нахожусь, я снова стоял на перекличках, слышал крики капо, дрожал от слабости и от голода… Это, — он указал на чемодан, — чудовищно!

— А ведь убирая барак доктора Шурике, я не раз видел кресла с зажимами для головы, рук и ног, — вспоминал Джонсон. — Мне попадались на глаза разные предметы и инструменты, о назначении которых я понятия не имел. Впрочем, тогда я и не задумывался, для чего они служат. У меня хватало других забот.

Шель молча кивнул.

— Теперь все стало совершенно понятно, — продолжал американец. — Перед нами плоды опытов господина докто­ра, опытов, в ходе которых — что заверено собственноруч­ной его подписью — Шурике лишил жизни по крайней мере несколько десятков людей. — Он начал приводить в порядок папки и складывать их обратно в чемодан.

— Ты прав, Пол! Я начинаю понимать, что произошло. Этот чемодан находился среди багажа, который мы привез­ли из лагеря в особняк крейслейтера. Доктор Шурике не хо­тел уничтожать материал, представляющий для него большую ценность. Трудно сказать, каким образом все это попало в руки Леона, быть может, он вытащнл чемодан из-под развалин, однако ясно одно: став обладателем этих бумаг, он почувствовал себя в опасности.

— Новая теория! — воскликнул Джонсон. — Он ведь мог обратиться ко мне.

— Очевидно, он был напуган и не знал, что делать. Без сомнения, бедняга страдал манией преследования и всюду видел врагов. Впрочем, я не могу отказать ему в определен­ной трезвости суждений. Грубер, представитель власти, знал о существовании чемодана и при первом же удобном случае, вместо того чтобы заняться дальнейшим расследованием, присвоил его себе. Однако существует кто-то, кому этот че­модан гораздо нужнее, чем инспектору. Я еще не понял при­чин смерти Леона. Предчувствуя приближение опасности, он доверил свою тайну Лютце, человеку, которого считал своим другом. Кто из них придумал спрятать чемодан в камере хранения, мы, видимо, узнаем потом. Я не думаю, чтобы не­счастье с Лютце произошло случайно. Возможно, его только хотели напугать, что, впрочем, превосходно удалось. Меня интересует роль Грубера…

Джонсон посмотрел в сторону.

— Можешь спросить его самого, — сказал он.

Немец наблюдал за ними, прищурив подпухшие веки. Увидев стоящий на столе чемодан и услышав слова Шеля, он догадался, что произошло.

Шель поглядел на Кэрол. Она стояла у открытого окна к ним спиной. Непохоже было, чтобы она прислушивалась к разговору.

Джонсон придвинул стул к тахте.

— Выкладывай, Грубер, все, что ты знаешь об этом че­модане, — приказал он.

Немец облизнул распухшие губы.

— Чемодан у вас в руках, — хрипло буркнул он. — Нет смысла создавать новые проблемы.

— Дело слишком сложно, чтобы бросить его на произвол судьбы, — вмешался Шель. — У нас с Джонсоном есть мас­са вопросов, на которые мы должны получить ответы.

Грубер скривился.

— Я пока продолжаю оставаться инспектором полиции и следствие буду вести так, как найду нужным, — сказал он, пытаясь придать словам надлежащую весомость.

— Чепуха! — Джонсон поднялся со стула. — Наглое по­ведение с Кэрол и со мной — дело частное, но попытка при­своить чемодан — это преступление, совершенное инспекто­ром полиции. Расследованием займется прокуратура. Ваши часы в роли инспектора полиции сочтены, за это уж я ру­чаюсь!

Грубер беспокойно зашевелился.

— Давайте попробуем договориться. Ведь каждый человек может совершить ошибку. Ничего же непоправимого не произошло.