Владимир Константинов - Вызов смерти

Но он шутки не принял. Нет. Даже поморщился, будто проглотил горькую пилюлю, поднял на меня глаза. А в них... О Боже! За что же он меня так ненавидит?! Что плохого я сделал этому человеку, чтобы так на меня смотреть?

- Под ней ваша фамилия, - ответил без тени улыбки на официальных устах.

Я понял, что он ненавидит не конкретно меня, а в моем лице - всю пишущую братию. И чувство это уже устоявшееся, давно, так сказать, перебродившее. Когда-то чем-то ему, надо полагать, очень не угодили журналисты.

- Если под ней моя фамилия, то запираться и отрицать считаю занятием бессмысленным и несерьезным. Поэтому признаюсь: да, эту, как вы изволили выразиться, заметку написал действительно я.

- Вы утверждаете в ней, что видели убийцу. Так?

- Я утверждаю, что видел вероятного убийцу. Вы ведь понимаете, э-э... Простите, не знаю, как вас звать-величать?

- Родион Иванович.

- Так вот, Родион Иванович, окончательный вывод может сделать только суд, верно?

- А отчего вы решили, что это был вероятный убийца?

- Потому что он бежал из зала сломя голову и едва не сбил меня с ног. От его удара плечом у меня до сих пор грудь побаливает.

- Как он выглядел?

- Двухметрового роста, с массивной фигурой, где-то килограммов под сто двадцать, никак не меньше. Был одет в домино и полумаску.

- Каких-либо иных примет не заметили?

- К сожалению, нет. Я видел его лишь мгновение.

- Не густо, - проговорил Дробышев многозначительно.

Достал из ящика стола пачку "Родопи", закурил, долго неприязненно меня рассматривал, беззвучно шлепая толстыми губами, будто разговаривая сам с собой. Это называлось - держать паузу. Я невольно улыбнулся. Это следователю очень не понравилось. Взгляд его все более наливался лютостью и сатанизмом. Направляясь сюда, я думал рассказать о том странном разговоре в приемной, когда был принят за Струмилина, но сейчас понял, что этого делать не нужно.

- От вашей редакции на юбилей был приглашен Струмилин? Это так? наконец спросил следователь.

-Да.

- В таком случае каким образом вместо него оказались вы?

- Мне дал задание наш главный редактор. Ему Струмилин позвонил и сообщил, что у него острый приступ аппендицита. Поэтому шеф отправил на юбилей меня.

- А вы в курсе, что Струмилина убили?

- Да. Мне об этом сообщили в редакции.

- Кто сообщил?

У меня в голове что-то щелкнуло, и кто-то умный, там сидящий, сказал: "Внимание! Опасность!" И, надо сказать, вовремя. В редакции об убийстве Вени я ни с кем не разговаривал. Это легко проверить, назови я кого-то конкретного. Тогда возникнет резонный вопрос: откуда же я об этом знаю? Необдуманным ответом очень легко попасть в подозреваемые. А там и до обвиняемого рукой подать.

- Уже не помню, кто конкретно, - ответил и понял, что прозвучало это совсем не убедительно.

Понял это, к сожалению, и Дробышев. Подозрительность на его лице уже вызрела до ярко-красной спелости.

- Странно, - проговорил он, буравя меня желтоватыми глазками. - Но ведь вы утром намеревались его навестить? Или я что-то путаю? - И он впервые позволил себе улыбнуться.

Тучи над моей головой стремительно сгущались. В шахматах это называется матовой ситуацией. Я лихорадочно искал выхода из нее, но, как назло, ничего оригинального на ум не приходило. И чтобы как-то вывернуться, дать себе передышку, вновь обратился за помощью к любимой латыни.

- Манифэстум нон эгэт пробационэ (Очевидное не нуждается в доказательствах), - изрек многозначительно.

Но этот рыжий дьявол знал латынь не хуже меня и лишь рассмеялся. Нехорошо так рассмеялся.

- Еще как нуждается, Андрей Петрович. Но вы так и не ответили на вопрос.

- Да, я действительно хотел с ним повидаться и даже намеревался это сделать. Но, увы.

- Вот как?! - изобразил удивление Дробышев. Он теперь чувствовал себя хозяином положения и позволил себе расслабиться, поиздеваться надо мной. - И что же вам помешало?

И тут я вспомнил слова Тани о западающем клапане мотора моего "шевроле" и ухватился за это, как утопающий за соломинку.

- У моей машины что-то мотор барахлит. Заезжал на станцию техобслуживания.

- Ну-ну, - не поверил следователь. - А квитанция у вас есть о техобслуживании?

- К сожалению, там оказалась слишком большая очередь. А у меня была назначена встреча в издательстве, - вывернулся я из щекотливой ситуации, но тут же попал в новую.

- А о чем вы хотели поговорить со Струмилиным? - спросил Дробышев, усмехнувшись.

Вопрос застал меня врасплох. Я совершенно не был к нему готов. Черт возьми! Какой же я самоуверенный болван! Ведь вопрос напрашивался сам собой. Отчего же я о нем не подумал заранее? Скоро, кажется, я совсем перестану себя уважать.

Время шло. А отвечать нечего. Я растерялся совершенно. Даже вспотел от напряжения.

- Да так, ни о чем, - промямлил, будто уличенный в подглядывании за делами взрослых маленький пакостник. - Просто хотел навестить, поинтересоваться его здоровьем.

Следователь теперь уже совсем не скрывал своего ко мне презрения, смотрел так, словно перед ним сидел не человек - венец творения Космоса, а какое-нибудь прозрачное амебное существо. И по большому счету он был прав. Мне еще надо много потрудиться, чтобы завоевать право называться хомо сапиенс. Точно.

- Вы сказали вашему главному редактору, что хотите задать Струмилину пару вопросов. Или я опять что-то путаю?

Так, значит, это наш "историк" меня сдал? Ситуация! Что же теперь делать?

- Ну да, именно так я и сказал. Поскольку он часто вращался в тех кругах, то я хотел его расспросить о Шипилине, возможной причине его убийства и о том гиганте, который меня едва не изувечил, - ответил я и с облегчением вздохнул - кажется, мне удалось-таки вывернуться.

- Ну-ну, - с недоверием, многозначительно буркнул Дробышев.

Это его "ну-ну" еще дорого мне обойдется. Я еще пожалею, что не рассказал ему всей правды, но сейчас я был очень доволен тем, что мне удалось отделаться легким испугом.

Следователь записал мои показания. Я с ними ознакомился и удостоверил правильность своей подписью.

Вечером позвонила Таня.

- Что делаете?

- Лежу вот, думаю, что бы такого выдающегося оставить потомкам в память о себе.

- Надо же! - прыснула она. - А мне показалось, что вы об этом никогда не задумывались.

- Неужто я выгляжу таким узколобым и примитивным?

- Нет, выглядите вы вполне нормальным, как человек, у которого никогда не было и нет проблем. А над этими вопросами человек задумывается, когда возникают серьезные осложнения.

Надо же!.. Из этой славной девушки со временем вырастет крупный философ, это точно. Если она в восемнадцать приходит к подобным обобщениям, то что будет лет в тридцать?

- Ты что звонишь? Есть какие-то предложения?