Владимир Константинов - Зверь

- Пора, - вздохнула она. - Но так не хочется.

Когда мы уже лежали в машине, Таня сказала:

- Мне показалось, что ты сегодня был чем-то озабочен. Что, неприятности на работе?

- Да не то, чтобы неприятности. Никак не могу найти одну свидетельницу, ту, бывшую стрептизершу из кафе, о которой я тебе говорил. Прописана у родителей, но уже два года у них не показывалась. Звонил в женские консультации, но не в одной она не состоит на учете. Как в воду канула.

- А почему ты звонил в женские консультации?

- Она была беременной. По моим подсчетам - либо уже родила, либо скоро родит.

- Так обзвони ещё родильные дома.

- Черт! Ведь точно! Как же я не додумался до столь простой мысли?

- Это потому, что слишком занят проблемами всего человечества.

- Наверное, - согласился я.

Вдоволь налюбовавшись изумительной картиной восхода, мы отправились по своим земным делам: Таня - отрабатывать студенческую практику, я, насколько хватит сил и возможностей, - бороться с жестоким и кровожадным врагом, имя которому легион.

Придя на работу, я тут же сел на телефон. Уже второй звонок привел меня к желаемому результату.

- А кто вы ей будете? - настороженно спросила старшая сестра приемного покоя.

Подобные вопросы всегда вызывают во мне агрессию и желание поставить на место спрашивающего.

- Я буду следователь прокуратуры, а она нужна мне как свидетель. Понятно?!

- К сожалению, она умерла при родах, - печально проговорила медсестра. - Это редко, но ещё случается.

- Извините! - сказал я и положил трубку.

Сердце мое упало. Наталья Шатрова была той самой ниточкой, благодаря которой я надеялся добраться до преступника. Но вот и она оборвалась. Что же делать? Поразмыслив, я решил ехать в роддом и поговорить с работниками роддома.

В приемном отделении я представился и сказал, что хотел бы переговорить с врачом, принимавшим роды у Натальи Шатровой.

- Сысоевым? - отчего-то спросила старшая медсестра, с которой я недавно разговаривал по телефону.

- Если его фамилия Сысоев, то с ним.

- Пойдемте. - Она провела меня в довольно просторный холл и, сказав: "Подождите здесь", ушла.

Я сел в старое кресло, обтянутое искусственной кожей. В некоторых местах она лопнула и из неё торчали куски ваты. Одно это говорило - в каким состоянии сейчас находится медицина. Ждать пришлось минут десять. Наконец, дверь напротив открылась и в холл вошел молодой блондин с симпатичным несколько простоватым лицом и принципиальным взглядом голубых глаз. Подошел ко мне.

- Здравствуйте! Я - Сысоев Эдуард Валентинович. Вы хотели меня видеть?

Я представился, протянул ему удостоверение. Он его раскрывать не стал, лишь мельком взглянул. Сел в соседнее кресло.

- Я в курсе. Так что же вас интересует, Андрей Петрович?

- Вы принимали роды у Натальи Шатровой?

- Да, - кивнул он. - Мы сделали все возможное, чтобы спасти ей жизнь, но... В данном случае, мы оказались бессильны. А что, имеется жалоба на наши действия?

- Нет-нет, я по другому поводу. Скажите, её кто-нибудь сопровождал?

- Да. Мужчина лет тридцати, назвавшийся её другом, Он сидел вот в этом же кресле, что и вы.

- Как он выглядел?

- Как выглядел... Среднего роста. Лицо красивое, интеллигентное. Я, знаете ли, не очень его запомнил, так сильно переживал случившееся.

- Вы с ним разговаривали?

- Да. Именно я сообщил ему о случившемся.

- Как он реагировал?

- Очень бурно. Кричал, что этого не может быть. По всему, она была ему небезразлична.

- Что было дальше?

- Я ему предложил таблетку элениума, но от отказался. И я ушел. Вот и все.

- Он представлялся?

- Что, простите?

- Он называл свою фамилию, имя?

- Не помню. Впрочем, по-моему, не назыывал. Точно, не называл.

- Кто-нибудь ещё из ваших работников с ним общался?

- Наша акушерка Яновская Клара Иосифовна. Она мне сказала, что мужчина ведет себя довольно странно, разговаривает сам с собой и все такое. Спрашивала: что делать? Я был в то время занят и сказал ей, чтобы решала эту проблему сама, если потребуют обстоятельства, вызывала бригаду психиатров.

- И что же?

- Мы с ней на эту тему больше не разговаривали.

Я записал его показания и попросил пригласить Яновскую. Это была полная статная дама лет сорока с некрасивым, но значительным лицом.

- Клара Иосифовна, позавчера вы обратили внимание Сысоева на странное поведение мужчины, сидящего в этом кресле.

- Да, был такой факт, - величественно кивнула она.

- Что вам показалось странным?

- Он разговаривал сам с собой. Причем, делал это громко.

- И о чем же он говорил?

- Так, абсурд какой-то. Я плохо запомнила.

- И все же постарайтесь вспомнить.

Яновская надолго задумалась, всем своим видом давая понять, что силиться вспомнить. Наконец проговорила:

- Помню - смеялся над Богом, говорил, что его давно свиньи съели. Все упоминал какого-то зверя...

- Какого зверя?

- Просто зверя. Говорил, что тот давно всеми правит. Да, я запомнила фразу: "За что же ты меня наказываешь, зверь?"

- И что было потом?

- Я подошла к нему и спросила: нужна ли ему помощь? Он смутился, сказал: "нет-нет", и встал. Очевидно, у него закружилась голова и он пошатнулся. Я поддержала его за руку. Но он отстранил меня и вышел.

- Вы хорошо его запомнили?

- Да, очень хорошо.

- Не могли бы вы сейчас поехать со мной для составления фоторобота этого мужчины?

- Это мой гражданский долг, - сказала она и её лицо стало ещё более значительным.

Кажется, я вышел на след этого самого зверя. С чем себя тут же поздравил.

Глава седьмая: Ачимов. В Москве.

В жизни я боюсь всего двух вещей - уколов и летать самолетом. Черт знает что такое? Ведь трудно назвать меня трусом. Сколько раз прыгал с парашютом. Лазил вместе за знакомыми альпинистами по горам. Спускался по горным речкам. С парашютом прыгал, а самолетом летать боюсь! Смех и грех! Как-то слышал фразу: "Если человек чего боится, обязательно от этого умрет". Может быть и впрямь мне суждено погибнуть в авиакатострофе? Словом, как с начала полета я судорожно вцепился в подлокотники кресла, так до посадки их не отпускал, проклиная всех святых. Это единственное, что отравляло жизнь. А так настроение у меня было очень даже приличным. Вчера вечером объяснился со своей супругой. Поставил вопрос ребром: или она бросает все свои глупости с дурацкой ревностью, или развод по всей форме. Она поняла, что зашла слишком далеко, расплакалась, долго просила прощения, клялась и божилась, что этого больше никогда не будет. А потом принесла бутылку армянского коньяка, сказала, что специально купила, чтобы со мной замириться. Душевно посидели мы с ней за бутылочкой, вспомнили молодость и вообще... жизнь. Нет, она у меня славная. Настоящая верная подруга. Десять лет назад меня прямо на работе инфаркт свалил. Так она из больницы не вылазила.