Владимир Константинов - Зверь

Это случилось после двух лет моей работы в театре. Я не знала, кто он такой, каким образом оказался в театре. Он мне улыбнулся и сказал: "Здравствуйте!" Этого было достаточно, чтобы мое бедное сердце так бешено заколотилось, что мне казалось ещё чуть-чуть и оно выпрыгнет из груди. И я поняла, что погибла присно и вовеки веков. Влюбилась сразу пылко, безумно, безоглядно и... безнадежно. Уже потом узнала, что Дмитрий Барков недавно зачислен в труппу вместе с Ириной Шатровой , что они любят друг друга. Еще узнала, что Ирина утверждена на роль главной героини в фильме известного кинорежиссера Владимира Туманова "Человек не ко времени", о котором ещё до начала съемок много писали и говорили. Ревновала ли я Дмитрия к Ирине? Скорее - нет, чем - да. Просто, было чуточку обидно, что он меня совсем не замечает. Сравнивая себя с ней, я объективна приходила к выводу, что и красивее её, и умнее, и... Нет, справедливости ради, надо сказать, что она была очень талантлива. Я любила молча. И страдала тоже молча, никому не поверяя своей тайны. Любовь была настолько огромной, что я не в силах была ей сопротивляться. О такой я читали лишь в "Гранатовом браслете" Куприна и была убеждена, что времена такой любви канули в лету. И вот нечто подобное случилось и со мной. "Да светиться имя твое!" Это было, как наваждение, как болезнь. Скажи он: "Умри", и я бы умерла без всякого сожаления. Но ему до меня не было никакого дела.

Потом по театру поползли упорные слухи, что Ирина выходит замуж за Туманова. Вскоре это стало свершившимся фактом. Дмитрий сильно переживал случившееся. Ходил по театру как в воду опущенный. Осунулся, похудел. Может быть это кому-то покажется странным, но я переживала вместе с ним и была возмущена поступком Ирины: как она могла Дмитрию предпочесть какого-то Туманова?! Однажды, после репетиции, он подошел и, сиротливо глядя на меня, сказал: "Давай развлечемся сегодня вечером". Я была на седьмом небе от счастья и с радостью согласилась. Однако, веселья не получилось. На что я тогда надеялась? Непонятно. Он увез меня на конец Москвы к своему приятелю художнику-оформителю, занимавшему вместе с женой Валентиной, некрасивой, худосочной особой небольшую убогую комнату в коммуналке. Отмечали день рождения Валентины. Она смотрела на меня завистливым, ненавидящим взглядом и сильно комплексовала. Помню, на столе был винегрет, селедка да магазинные слипшиеся пельмени. Зато водки было в изобилии. Дмитрий старался, как мог, выглядеть веселым и беспечным. Я ему подыгрывала. Все выглядело, как в дешевом, пошлом водевиле. Мне было горько и обидно за него, за себя и вообще обидно. Поздним вечером супруги ушли и мы остались вдвоем.

Это случилось на старом тесном и скрипучем диване. Кроме ощущения боли, жгучего стыда и разочарования я ничего больше не чувствовала. После долго и безутешно плакала. Хотелось принять ванну. Но я боялась даже выглянуть в коридор, будучи уверенной, что соседи все слышали и теперь говорят обо мне, и презирают. Дмитрий даже не пытался меня утешить. Сидел на краю дивана, мрачный. злой, молчал и лишь курил одну сигарету за другой.

Буквально через день или два после этого Дмитрий избил Туманова и его выгнали из театра. Но отношения наши продолжались. Теперь обо мне в театре говорили, как о распущенной и очень доступной. Но мне на это было глубоко наплевать. Он занялся коммерцией и довольно скоро в этом преуспел. Купил квартиру, машину. Стал водить меня на всевозможные презентации, юбилеи, благотворительные вечера и прочие тусовки, где знакомил со своими новыми друзьями, юркими людьми с хитроватыми глазами. Причем, свидания наши никогда заранее не планировались. Звонил и сообщал: "Завтра мы идем туда-то. Будь готова. Я за тобой заеду в семь". И никогда не спрашивал: смогу ли я? свободны ли? Будучи заранее уверенным, что будет именно так, как он говорит. И если я была занята в спектакле, то звонила главному и врала, что заболела, потеряла голос и тому подобное. Моя жизнь как бы раскололась надвое. С одной стороны было все привычно - репетиции, спектакли, новые роли. С другой - томительное ожидание звонка, и редкие встречи, не приносящие мне радости и удовлетворения, а лишь усиливающие душевную дисгармонию. Я презирала себя за слабохарактерность, даже ненавидела, но ничего поделать не могла. Чувство было сильнее меня.

Однажды он неожиданно появился на репетиции чем-то очень возбужденный и сказал: "Начинаем новую жизнь! Собирайся, завтра мы уезжаем". Сердце мое радостно забилось: "Свершилось!! Теперь мы будем всегда вместе!" Я даже не спросила - куда едем и зачем? Это было совсем, совсем не важно. Я подала заявление и в тот же день ушла из театра, даже не получив расчет. Помню, какое несчастное и обиженное лицо было у главного. Он не мог понять и объяснить мой поступок. Да что он! Я сама себя не понимала.

На следующий день мы сели в поезд, идущий до Новосибирска и поехали. Куда? Зачем? Мне было все равно. Лишь в пути я узнала, что в этом же поезде едет Туманов вместе со своей очередной невестой. Да, ведь я совсем забыла сказать, что Ирину Туманов бросил. В театре ей кто сочувствовал, кто злорадствовал. Первых было все же больше. К их числу относилась и я.

На вторые сутки вечером Дмитрий сказал: "Туманов ужинает в ресторане. Ты должна с ним познакомиться и задержать минут на сорок". "Что ты надумал?" - спросила я. "Это очень важно. От этого зависит наша дальнейшая жизнь", - сказал он, игнорируя мой вопрос. И я сделала все так, как он говорил, а потом вернулась в купе. Он пришел минут через двадцать. Таким я его никогда прежде не видела. Лицо было бледным и неподвижным, будто посмертная гипсовая маска. Лишь ноздри тонкого носа нервно подрагивали да лихорадочно блестели глаза. Глядя на меня так, словно впервые увидел, он торжествующе проговорил: "Дело сделано! Теперь мы посмотрим - кто из нас бездарь!" "Ты о чем?!" - удивилась я его странному поведению. "Не важно, ответил он. - Главное - он теперь не будет мучить меня по ночам". Тогда я так ничего и не поняла. Лишь вечером следующего дня в гостинице из телевизионных сообщения я узнала о разыгравшейся в поезде трагедии и обо все догадалась. "Это сделал ты", - сказала я. "Не будь дурой! - закричал он. - Это сделал Туманов, застав свою невесту в объятиях их попутчика". "Нет, это сделал ты. Иначе ты бы не просил меня задержать Туманова. Тебе нужно было время". "Да хоть бы и так. Этот подонок получил свое! Хочешь донести? Беги! Только учти, милая, что ты автоматически становишься соучастницей. Твоим заверениям о том, что ты ничего не знала, никто не поверит". Он мне угрожал! Именно это меня больше всего поразило. И я поняла, что совсем, совсем его не знаю. Тогда в театре, когда я его впервые увидела, я влюбилась не в него, а в образ, который он олицетворял, и который подспудно вызревал внутри меня долгие и долгие годы. А потом... Потом я все напридумывала о нем и убедила себя, что все именно так и есть.