Алексей Кленов - Зуб дракона

— Чего стоишь, как пень?! Бар-ран. Хватай гранаты и подвесь там на все окна и на входную дверь.

Смутно представляя себе, что такое настоящая граната, я ошалело спросил:

— Как?

От моего вопроса Ханыга рассвирепел еще больше:

— Молча, сучонок! Привяжешь гранату к батарее и проволокой соедини чеку и решетку. Если вышибут решетку, она потянет за чеку, и… Теперь понял?

Я, наверное, совсем отупел от страха, потому что снова спросил:

— А проволоку где взять?

Ханыга разъярился не на шутку. Приподнявшись со стула, он заорал так, что вены вздулись на висках:

— Из задницы достань, идиот!!!

Ни о чем не рискуя больше спрашивать, я схватил мешок с гранатами и побежал по коридорчику внутрь почтамта.

В кабинетах ничего похожего на проволоку не нашлось. Зато в подсобке на полу стояла здоровенная бобина прочного шпагата. На стеллаже, рядом, лежал моток клейкой ленты. Снимая моток с полки, я зацепил лежащие рядом ножницы, и они свалились на пол, за стеллаж. Металлический звон насторожил меня. Пол везде был бетонным, обо что могли зазвенеть ножницы? Вернувшись к двери, я нащупал на стене выключатель, повернул его, и просторная комната без окон осветилась бледной лампой дневного света. Обойдя стеллаж вкруговую, я заметил в полу большой люк. Наклонившись, я попробовал открыть его, но люк не поддавался. Теперь я заметил кодовый замок, и, оставив попытки открыть его, прикинул: что это за люк? Похоже, что он ведет в подвал, а ведь в подвал можно проникнуть и с улицы, через грузовой люк. Это я помнил по схеме, которую рисовал для нас с Сашкой Ханыга. Вот только этого люка на схеме не было. Похоже, Ханыга и сам о нем не знал. Странно, что менты до сих пор не попытались проникнуть внутрь почтамта через подвал. На всякий случай я прикрутил к крышке люка две гранаты, обмотал обе чеки шпагатом и захлестнул другой конец шпагата за стеллаж, завязав его мертвым узлом. Вот так-то будет лучше. Если лопухнулись и не воспользовались этим люком раньше, то теперь и не получится.

Я вышел из подсобки и в обоих кабинетах, у заведующей и в бухгалтерии, повторил процедуры с гранатами, привязав к каждому окну по одной. В мешке оставались еще две гранаты. Ими я заблокировал выход во двор, примотав гранаты к скобе, вбитой в стену неизвестно для чего, и соединив шпагатом обе чеки с дверной ручкой.

Все время, пока я занимался этим, меня не переставала колотить крупная дрожь. Мысль, что все уже могло кончиться дыркой во лбу, буквально сверлила мне мозги, разрывая голову на части. Сейчас я готов был молиться на Ханыгу за его выдумку с гранатами.

Пока я возился у двери, мне послышался какой-то шум на улице, как будто пар с шипением вырывался из шланга. С полминуты я слушал это шипение, пытаясь сообразить, что бы это значило, но так ничего и не поняв, решил плюнуть и не ломать себе голову. Закончив, я пошел в зал, и тут меня как током ударило: іСтепанов!і. Сначала от страха, а потом в суматохе у меня совсем вылетело из головы, что я стрелял в него, и сердце тоскливо заныло от мысли, что я убил еще одного. Теперь-то мне точно кранты, если не удастся отсюда вырваться с Ханыгой. Даже если возьмут живым, то вышка мне обеспечена. Мама родная! Ну как же так получается?! Ведь не хотел же я никого убивать. Не хотел! Пропади все пропадом! И деньги, и Ханыга, и Степанов этот вместе с кассиршей, и вообще все на свете. Теперь мне только одно и остается: держаться за Ханыгу, за козла этого. Без него мне отсюда не выбраться. Как бы я к нему ни относился, все же лучше он, чем пуля или вышка. Хоть как, хоть куда — лишь бы выбраться отсюда живым. Живым!!!

Когда я вошел в зал, Ханыга сидел за столом и пересчитывал пачки долларов, раскладывая их на столе в две равные кучки. Покосившись на меня, он презрительно спросил уже без прежней злости:

— Ну, что, фраер, обмарал штаны? Нет, в натуре, лучше бы Сашка, сучонок поганый, на твоем месте был. Его хоть пинками заставить можно. А тебя… Гонору в тебе и чистоплюйства много, а толку — чуть. Дрожишь при каждом шорохе, как заяц от страха. Маринку ты по незнанию пришил, Степанова замочил от страха, а грохнуть кого-то ради денег у тебя очко играет. Нет, Вован, слабый ты. А ведь я говорил тебе, что наше дело надо хладнокровно делать. И не будет у тебя сладкой жизни, не помогут тебе деньги. Деньги, они, как и бабы, сильных любят, а ты… Слушай, Вован, а может, переиграем с ібабкамиі, а? Пусть будет по справедливости, каждому по труду. Ведь на дело я тебя подбил. Я же и заложников взял. И деньги менты мне принесли, а не тебе. Я тебе дам сто штук, и хорош с тебя. Даже лишка будет, по твоему участию…

Я угрюмо молчал, глядя в сторону. Чтоб ты сдох, скотина. Измазал меня дерьмом с ног до головы и еще издевается… Наверное, у меня на лбу было написано, о чем я думаю, потому что Ханыга похлопал меня по плечу и сказал примирительно:

— Ладно, ладно… Не хрен рожи-то корчить, пошутил я. Получишь ты свою долю, честь по чести. Живи потом в свое удовольствие, да благодари Ханыгу за доброту.

Я отошел в сторону, чтобы не смотреть, как его узловатые пальцы жадно перебирают пачки денег, и навалился грудью на барьер. Как же, знаю я твою ідобротуі. При случае ты и меня грохнешь, когда все кончится, чтобы все деньги себе загрести.

Посмотрев на перепуганных заложников, стоящих у стены, я тоскливо вздохнул. Кто я теперь для этих людей? Еще вчера был Вовка-дурачок. А сегодня? Убийца и отъявленная мразь. Теперь еще и Степанова грохнул. И чего ради? С дуру, от испуга. Ведь и правда чуть не обделался, когда поднялся грохот и Ханыга стал стрелять. Мне стало жаль Степанова. Не знаю почему, но я даже симпатию к нему стал испытывать. Возможно, в других условиях мы стали бы с ним приятелями, а теперь…

Подумав о Степанове, я посмотрел на него, перегнувшись через барьер, и едва не подпрыгнул, то ли от испуга, то ли от радости. Лежавший до сих пор неподвижно в луже крови на полу, он вдруг зашевелился и коротко простонал. Перемахнув через барьер, я подбежал к Степанову и перевернул его на спину. Он слабо зашевелил губами, попросив воды, а я едва не заорал от радости, что он жив. Мать моя женщина, хоть этот не будет на моей совести. С перепугу я стрелял не целясь, и не убил его, а только ранил, прострелив плечо. Темное пятно крови отчетливо проступало на светло-сером плаще, образуя вокруг рваного отверстия почти правильный круг. Больше крови нигде видно не было.

Мне вдруг стало так жалко и его, и себя, что я едва сдержал подступившие слезы и судорожно сглотнул стоящий в горле ком. Прав все же Ханыга: не гожусь я для таких дел.

На какое-то время я даже забыл, где нахожусь и что вообще происходит, потому что вздрогнул, когда услышал голос Ханыги. Он стоял с другой стороны барьера и гадливо ухмылялся, глядя на меня.