Михаил Васильев - Грибник

Увозил к себе, в Германию, сотни и сотни тонн грибов. Так считали на Ладоге, строили насчет количества самые разные предположения. Артур тоже несколько раз встречался с ним по грибным делам.

— Как тесен мир, — банально высказался вошедший Грибоедов. — Как тебя? Артур, ну да… Похудел ты, но узнать можно.

Сам он, непонятно где, сильно загорел. Сквозь загар проступала нездоровая краснота, от этого лицо его теперь стало темно-бурым.

— Вот, семечки грызу, — как будто оправдываясь, почему-то добавил Грибоедов. — Ни сигарет, ни конфет сейчас нельзя, так я семечки… Тоже вредно, вообще-то.

Артур никогда не знал, как того зовут. На Ладоге к Грибоедову все без смущения так и обращались, по данной ему кличке. Здесь в городе такое было невозможно.

Грибоедов снял свою поролоновую ушанку, оглянулся, не зная, куда ее положить, бросил на каменный подоконник.

— Из-за этой пидорки все во мне сразу иностранца признают. И удивляются потом, что я по-русски говорю. Вот, торчу в Питере, рефрижераторы свои жду. Они на таможне стоят, пустые — все по вашему обычаю. А я брожу по городу. Вместо чтоб гулять, как пристало русскому купцу. В джакузи с шампанским вместе с блядями купаться, или где-нибудь в "Астории" пальмы топором рубить.

— А я сегодня во многих точках общепита побывал, набрал заказов. Назаказывали грибы везде, даже в гей-клубе "Сверчок".

— Что здесь подают хоть? — Грибоедов оглядел столы вокруг себя. — Как люблю подобные наливайки. Чтоб чад из кухни, пьяные морды…

Некоторые из посетителей перестали жевать и с подозрением уставились на него.

— В Германии так надоели эти дорогие рестораны, пафос этот дурацкий, — продолжал Грибоедов. — Восемь месяцев и одиннадцать дней не пил вообще. Там не с кем. — Замолчал, с сомнением пробуя краснодарское вино, которое взял. — Дрянь какая. Ношеными носками пахнет. Как винодел, даже знаю, какие бактерии причина этого запаха, и названия этих бактерий знаю. Даже по латыни.

Из служебной двери высовывалась какая-то рожа, с непонятной озабоченностью оглядывая зал.

— Эй, человек! — крикнул роже Грибоедов, даже щелкнул в воздухе пальцами. — Давай нам коньяка. Армянский "Ной" давай. Лет пятнадцати-двадцати возрастом. На закуску самое лучшее, что здесь есть. Только не грибы!

— А коньяк — это тебе не вредно? — спросил Артур.

— Вредно. И вообще нельзя… Изменилось у вас многое, — помолчав, добавил Грибоедов. — Игральных автоматов не стало.

— Теперь и казино запретили. Хотели построить новые большие — две штуки на всю страну, да так и забыли.

Появился какой-то пузатый мужик, одетый по-домашнему, в подтяжках, наверное, хозяин. Нес из глубин своего заведения коробку с коньяком — торжественно, держа кончиками пальцев. И даже, явно с целью ошеломить, поставил на стол две массивные серебряные чарки.

— На Ладоге недавно был, — продолжал Грибоедов. — Веньку видел. Совсем Венька дикий стал. С возрастом характер тоже портится. Копятся обиды, люди несправедливы. И мне уже пятьдесят пять. С сегодняшнего дня. В пятьдесят пятом году родился и сейчас пятьдесят пять исполнилось. Знаменательный рубеж, можно сказать. Дожил… Да ладно! — Отмахнулся он от поздравления Артура. — Если бы я в этот день стал моложе на год, можно было радоваться. Мне этот возраст не идет. Жаль, что нет такой благоприятной болезни, чтобы от нее молодеть организмом. Я бы обязательно постарался заразиться. Что только в эту жизнь не уместилось. Ты не читал, конечно, такую книжку "Остров". Там и обо мне тоже…* (*См. М. Васильев "Остров") Когда я на тот остров попал? В семидесятом? В семьдесят первом? Напутал автор много. И то, что я из Петропавловска соврал. Из Южного я… Из Южно-Сахалинска, — Грибоедов помолчал. — Какие люди там, на нашем острове были. Какие люди!.. Осенью приобрел небольшую яхту, специально. Пошел туда. Далеко это, как раз на границе Японии и Филиппин. Посмотрел на прежние места, прикоснулся… Только уже нету никого из наших, пусто. Почему-то так странно это… Все время кажется, что вот-вот откуда-нибудь из джунглей выйдет кто-то из ребят. Точно такой же, как раньше. А я уже старый. Удивится. А однажды вечером иду по берегу и вижу, будто вдалеке Мамонт стоит. Только замер почему-то, будто задумался. А ближе подошел — нет. Черный он, чугунный. Памятник. Сделали так, будто в трусах спускается по наклоненной скале в море. С ними всеми случилась банальная история…

— Какая?

— Они все умерли. Я последний из тех людей еще живу. Вишу, цепляясь кончиками когтей. Как говорил один из нас, даже они не поднимутся, чтобы принять стакан. Земля не отдает свою добычу.

— Я не то в газете, не то в интернете читал, ведь вам, всем мизантропам, там еще один памятник есть? Общий. Его видел?

— Видел, только там я не похож. — Грибоедов осторожно наливал в блестящие чарки драгоценную жидкость. — А в Германии коньяк — говно. Виски, правда, ничего бывает, но я его не очень…

— Зато у нас сервис, — скептически заметил Артур. — Хозяин, наверное, в соседнем магазине купил быстренько и вручил с тройной наценкой.

Артур опасался, что, если еще выпьет, обязательно станет хвастаться наганом, сейчас лежащим в кармане. Достанет и станет трясти им здесь.

— А я вот решил, что мне хватит жить, опираясь на эти грибы, — заговорил он. — Как-то прочитал пьесы Уильямса Теннесси, и так они мне понравились, что сильно захотелось связать свою жизнь с театром. Или с литературой. Или и с тем, и с другим. А может, я и сам пьесу напишу. Я в долгу перед своим даром. Кстати, уже вроде как начало стиха. Я в долгу перед даром своим, что это — ямб, хорей?

— Стихи сочиняешь? — без интереса спросил Грибоедов, чего-то жуя.

— Пока нет, не сочиняю. Только названия уже придумал. "Я пью из океана". "Стихи на портянке". Я теперь полуинтеллигент-полукрестьянин. Собиратель даже. Духовный кентавр. Библиотекарь, мореход и агротехник что ли. Теперь в Среднем театре служу, могу контрамарку достать. Устроить, если есть необходимость.

Артур совсем не представлял, как может сделать это, он даже не знал, что это такое — контрамарка. К счастью, Грибоедов отказался.

— У нас так, за кулисами, — продолжал Артур. — Блеск и нищета театра. Волочусь за актрисами. Там такие красивые есть. Регину Табашникову видел?

— Видел в кино. Шикарная баба. Толстожопенькая. Чуть ли не Эвелина Бледанс.

Каким-то образом Артур понял, что пора уходить.

— Заканчивается выходной, — произнес он. — Закончился уже. Сегодня утром нужно выходить на службу в театр… Ладно, на Ладоге еще поговорим. Ну, давай! Желаю здоровья.

— Желай, желай. Мне бы здоровье пригодилось.

" Итак, домой пришед, Евгений

Стряхнул шинель, разделся, лег".

Это он пробормотал вслух, войдя в свой подъезд. До театра, теперь своего театра, он так и не добрался. От коньяка во рту оставался виноградный привкус. Достал из кармана плод киви, он же китайский крыжовник, показавшийся приторно-сладким на вкус, почти, как повидло. В ночном магазине, попавшемся по дороге, он долго выбирал этот киви среди других, щупал мохнатые плоды. Первый фрукт, который Артур съел в этом году.