Михаил Васильев - Грибник

"Помпезность", — Ни разу в жизни не приходилось, даже мысленно, произносить этого слова. И, тем более, наблюдать наяву, что это такое.

Великолуцкий со свитой прошел мимо прижавшегося к стене Артура. В отчаянии тот спустился в еще одно фойе. Старушка уборщица мыла здесь пол. Лицо у уборщицы тоже показалось знакомым. Он мысленно вообразил, что это бывшая известная актриса, которая, состарившись, вынуждена была покинуть сцену. Например, из-за сильнейшего склероза. Но вот не может расстаться с родным театром и согласна оставаться здесь, хоть уборщицей, работать из последних сил.

Мимо прошли несколько молоденьких танцовщиц в чем-то черном, обтягивающем. Та с неудовольствием посмотрела им вслед, перестала шаркать шваброй. Достав пачку папирос, закурила, пробормотала что-то.

"Ходють. Целлюлитом трясут", — расслышал Артур.

Он снова оказался в служебных недрах.

"Темные закоулки", — мысленно опять выразился на старинный манер. В этом тупике прочитал табличку. — Может быть, вот это — "Литературная часть" имеет какое-то отношение ко мне?"

За дверью с табличкой, в литчасти, как оказалось, его ждали. Велели зайти туда вечером, к концу рабочего дня. Библиотека, как объяснили, была этажом ниже, но недалеко, возле лестницы.

Библиотекой оказалась не слишком большая комната. Со столами в несколько рядов — это было немного похоже на класс в школе и, наверное, считалось читальным залом. Дальше стоял деревянный барьер, а за ним стеллажи с книгами.

Здесь было откровенно накурено. За стеллажами, видимо, существовало еще какое-то убежище для библиотекаря. Оттуда слышался голос, низкий, женский, там явно говорили по телефону:

— Да, дорогая, вы же знаете, как я метеозависима. Да. Да. И вам тоже всех благ. Ну, все, ко мне пришли.

Из-за стеллажей появилась, затягиваясь сигаретой, сильно пожилая, пожалуй, даже старая дама, массивная, с окрашенными в угольно-черный цвет волосами.

— Вижу, это вы новый библиотекарь, — заговорила она. — Судя по тому, как оглядываете нашу библиотеку. Вас ведь зовут Артур? Башмачкин, кажется? А меня — Октябрина Спартаковна. Вот, вскоре ухожу на покой, передам это все вам. Хотя для меня пенсия — будто репетиция смерти. Ах, не спорьте! — махнула она рукой, хотя Артур ни о чем спорить не собирался.

Пальцы этой руки были полностью унизаны разноцветными перстнями, только мизинец оставался свободным. Судя по нарядам и манерам, Октябрина Спартаковна не желала признавать себя старухой.

На шее у нее висели крупные янтарные бусы, бархатное ожерелье с какой-то геммой. На гемме — портрет неизвестной женщины. Вообще, висело много всего сложного.

Артур все оглядывался. Стену за Октябриной украшал раскрытый веер, рядом с ним — портреты Пушкина и, кажется, Щепкина. На библиотечной стойке лежала большая толстая и потертая книга. На ней написано одно слово "Грим". Было непонятно, зачем здесь сказки, потом дошло, что это не книга немецких братьев, а пособие для гримеров.

— Наше руководство давно требует завести электронную картотеку, стыдит меня за наши картонные карточки, но я даже не знаю, где компьютер включается. Вы молодой, современный, а я на этот компьютер смотрю, как этот… Неандерталец, — Октябрина говорила, не останавливаясь и затягиваясь сигаретой между фразами. Дым толчками вылетал у нее изо рта вместе с каждым словом.

На ближнем стеллаже плотно, один к одному, стояли тома собраний сочинений. Выцветшие на солнце и теперь все почти одинакового цвета.

Среди них Артур увидел своего обожаемого Мопассана. Любимое "огоньковское" издание в двенадцати томах. Как будто встретил старого знакомого.

"Сладкий для меня запах книг".

— А я тут до вас беседовала с приятельницей из костюмерной. Мы задумываем новое платье для меня, — уже откровенничала старуха. — Стараюсь следить за собой, не распускаться. Диету вот подбираю.

— Что-то писклявое от моды? Вы, я вижу, стремитесь к балетным формам, — решился сыронизировать Артур. — К пенсии?

Октябрина басовито хохотнула, якобы удивленная наивностью новичка, принявшую ее за столь молодую, только входящую в пенсионный возраст особу.

— Нет, я давно на пенсии, но вот работаю.

День продолжался, но Артур так и не понял, чем он будет здесь заниматься. Пока только приходилось отвечать на бесконечные расспросы Октябрины. Та тянула из него рассказы о его жизни, признания о нем, о родственниках, о том, что он ест, чем и от чего лечится, с кем "встречается", как она выразилась. Тянула и тянула, будто пряха нитку из мотка шерсти, и нитка становилась все длиннее и длиннее.

— Какой профессией вы обладаете? — спрашивала она.

— Я вроде старателя, ловца жемчуга. Только жемчуга нет в наших краях. Грибы — мой жемчуг, грибник — моя профессия. Вольный грибник… еще недавно был.

— И что, есть доход?

— Мне платит дань мой грибной народ. Племена вешенок, рыжиков и моховиков. Я, вообще-то, из знатной семьи. Дед у меня был главный сварщик очень большого завода. И родители тоже не из последних.

Октябрина иронии Артура не замечала, все расспрашивала, сколько у него жен, сколько детей, платит ли он алименты. Тот уже выдумывал, как мог. Придумал целый воображаемый виртуальный мир, в котором действовал другой улучшенный Артур.

— Женат был три с половиной раза. В ЗАГСе уже не расписывают, вообще, больше пускать не хотят… Ну, обо мне неинтересно, — пытался он прервать допрос. — А как у вас дела?..

— Как так неинтересно!.. — немедленно пресекла Октябрина его наивную уловку. Настойчиво и въедливо расспрашивала об Артуровом настоящем и прошлом:

— А старый этот Илья был?

— Да немолодой. Все говорил, я точно знаю, когда у меня старость наступила. В сорок шесть лет. Вместе с инфарктом. Ему физически напрягаться нельзя было, а он напрягался, еще как… Работы много — у нас в кооперативе обширная грибная плантация. Ну, как плантация…

Октябрине почему-то необходимо было знать, что у них был за кооператив.

— Это деда идея, — все не умолкал, вынужден был продолжать Артур. — "Микориза" — так мы наш кооператив назвали. Никто этого названия запомнить не может. Микориза — это…

Микориза Октябрину не заинтересовала.

— Ну а, ну а?.. — с жадностью все расспрашивала она дальше.

— Ну а я остался в родовом жилье, в одной комнате, в коммуналке. Там, где всю жизнь и прожил. Зато теперь соседом будет лучший друг детства. В этой коммуналке мы все время друг к другу бегали. Один раз как-то приходит он, — вспомнил Артур, — а у нас на подоконнике жгучий перец в горшке рос. Стручки такие красивые, красные, будто лакированные. Я выходил куда-то и специально ему сказал: только не кусай их, не ешь! Этот перец маленький, он еще вырастет. И только вышел в коридор, слышу крик дикий. Укусил! — Артур умолк, задумался, ностальгически улыбаясь.