Степан Янченко - Утраченные звезды

— Что у вас не исправно?

— Да вот вентиль не держит воду, — хозяин провел слесаря к туалету.

Осмотрев вентиль, Костырин заключил:

— Менять надо, износился, есть у вас такой вентиль?

— Нет у меня никакого вентиля, откуда он у меня будет?

— Предусмотрительные хозяева нынче про запас всем обзаводятся.

— Может, вы свой поставите, то есть жэковский, — смиренно проговорил хозяин, со значением взглянув на дипломат слесаря.

Костырин, перехватив взгляд хозяина, понял намек и открыл чемоданчик. Было время, когда инженер носил в нем техническую документацию, чертежи, служебные инструкции и книги, теперь в дипломате лежали ключи, отвертки, плоскогубцы, пакля — и еще кое-что из слесарных потребностей, но вентилей не было.

— И вообще их нет в жэковских запасах, — посетовал слесарь, — безденежье. Придется вам сходить на рынок — полчаса дела. У рыночных сидельцев многое, что можно найти: нынче к ним перешли все складские запасы.

— Спасибо за совет, но… — не решился на откровение хозяин.

— Я подожду во дворе, — тут же выручил его слесарь, а догадаться о том, чего опасался хозяин, живущий за железной дверью, Костырину было не трудно.

Сидя на скамейке во дворе, Костырин легко вспомнил, кем был хозяин в недалеком, а по сути уже в далеком, в очень далеком прошлом, потому что этот хозяин уже тогда своей совестью жил и в далеком и в нынешнем времени лжи, приспособления и предательства по отношению к людям труда. В хозяине квартиры Костырин узнал человека, который одно время, в силу какой-то коварной ошибки, командовал райкомом компартии. И на всеобщую беду, эти ошибки в подборе ответственных командиров поразили всю партию. В таком огромнейшем, широчайшем распространении этих ошибок не могло обойтись без злой силы, вкоренившейся в людей под личиной оттепели, разрядки, перестройки. Андрей Федорович с трудом удержал себя от желания подняться и уйти — такое отвращение вызвал в нем хозяин квартиры, наверняка, уже хозяин, а не квартиросъемщик.

Костырин работал, а хозяин сидел рядом у двери и молча наблюдал за его работой. Дело свое слесарь делал ловко, со знанием, была видна высокая квалификация мастера.

— А я вас знаю, — вдруг сказал слесарь, наматывая паклю на конец трубы, работа подходила к концу, и Костырин подумал, что надо бы сказать хозяину все, что тот заслужил в глазах инженера и слесаря, а для этого другого такого случая может и не подвернуться.

— Меня многие в районе знают, — сказал хозяин, и на его лице мелькнуло что-то подобное то ли гордости, то ли удовольствия.

— Еще бы! Сколько вы провели райкомовских и других совещаний, посещений заводов ради показа своей мудрости и заботы о развитии производства, сколько продекламировали речей на заводских собраниях!

— А вы кем тогда работали? — спросил хозяин, похоже, не уловив в словах Костырина иронии и предположив изменения, произошедшие за время реформ и в жизни слесаря, только эти изменения пошли не в том направлении, в каком они пошли в его, хозяина, жизни.

— На машиностроительном, инженером службы главного технолога.

— Как же вы, инженер, оказались в слесарях ЖЭУ?

— Так же, как вы, секретарь райкома компартии, — в коммерческом банке. Рыночная реформа бросила, только вас — в банк, а меня — в ЖЭУ слесарем-сантехником.

— Да, но все же, высококвалифицированный инженер в роли слесаря-сантехника, согласитесь, — не очень здорово.

— Я это самое лучше вас чувствую, что ходить инженеру в сантехниках не очень здорово, хотя каждый инженер, уверен, — это лучший слесарь и банковский служащий из него был бы не плохой. Произошло то, на что вы, горбачевцы, прицеливались, задумывая реформы, — сокращение производственной сферы и расширение сферы обслуживания. Только на проверку реформ вышло — ни сферы производства, ни сферы обслуживания. Зато возобладали индивидуально-эгоистические интересы капиталистических наживал над общественными интересами, — Костырин все это говорил не прекращая работы ключом, зажимая на трубах сгоны.

Хозяин последние слова инженера-слесаря пропустил мимо ушей, будто они никаким образом его не касались.

— Ну, а морально как вы себя чувствуете? — холодным тоном, без сочувствия, ради любопытства спросил бывший секретарь райкома партии, а теперь чиновник банка.

— Морально? Превосходно, — улыбнулся Костырин, однако, улыбнулся без огорчения, а с чувством превосходства и продолжил серьезным тоном: — В вашем вопросе для меня есть двойной смысл. Если говорить за страну, — до боли стыдно, говорить за общество — обидно, за то, что они теряют с таким трудом созданный инженерно-организаторский и научно-технический корпус, в результате чего я, например, опытный организатор инженерно-производственного процесса, в заводском цехе оказался для страны не нужен. Если говорить за себя, — чувствую нормально, потому что зарабатываю на хлеб для семьи честно собственными руками, а инженерные знания, они везде годятся, и слова инженер-слесарь неплохо звучат, не находите?.. Ну, вот и готово, опробуйте, — и сам посмотрел, как пошла вода.

Работа была выполнена не только руками слесаря, но и руками инженера — отлично, и Костырин собрал инструмент, защелкнул чемоданчик и, не дожидаясь вопроса, сказал:

— За все это удовольствие сорок рублей.

— Сколько? — поперхнулся хозяин, будто что-то попало ему в горло.

— Сорок рубликов, — невозмутимо повторил Андрей Федорович. — Что вы спрашиваете вроде как с возмущением? Мы же в вашем банке не возмущаемся на ваши проценты кредитования.

Хозяин, минуту молча смотрел на слесаря, потом спросил:

— СКОЛЬКО же вы зарабатываете, если за час работы берете сорок рублей?

— Не назову ваше завистливое любопытство похвальным… Во-первых, не за час, извините, ваши часы больно медленно ходят, а потом, я беру не за время работы, а за ее объем и качество. А про ваш заработок не спрашиваю, хотя думаю, он раз в десять больше моего, и тоже измеряется не вашим рабочим днем, в течение которого ваш банк изымает проценты из карманов трудящихся под видом кредитов, а прибылью от кредитных процентов.

Хозяин промолчал, очевидно, не находя основания для возражения рабочему человеку, а инженер, подождав минуту, сказал:

— Мне вспомнилась одна интересная для наших объяснений деталь. Когда-то вы внушали членам партии, что членские взносы — свидетельство личной чести и партийной честности. Я до сих пор это произносимое вами понимание партийной дисциплины по партийному выполняю, а потому мою зарплату можно проверить по партбилету, — с этими словами Костырин достал из внутреннего кармана на груди партбилет, развернул его, показал хозяину, говоря:

— Вот взгляните: тут отмечено самое высокое начисление заработка тысяча триста рублей, а эти сорок рублей, которые вы мне заплатите, пойдут в общую кассу ЖЭКа, что запишется в наряде работ. Так что мой партбилет еще одну честность утверждает рабочему человеку и члену партии… А вы и взглянуть не хотите на честность? Ну, это дело ваше, но свой партбилет вы не покажете.