Наталья Андреева - Ничего личного

Сережка тоже бесился на балконе вместе с другими детьми. С Павликом Казначеевым — сыном толстой бухгалтерши Юлии Николаевны. Кроме них, там кувыркались Леша Корсаков, Даша Калачева и Даник Глебов. Дети наслаждались свободой.

Все это Алексей уже воспринимал с трудом. После третьего коктейля ему стало совсем хорошо. Он крепко обнимал смеющуюся Сашу, пока не заметил, что это уже не Саша.

«Глупо, ну глупо быть сегодня трезвым», -уговаривал он свое второе «я», которое упорно сопротивлялось. Потом сообразил: а откуда оно вообще взялось? Что, начинается раздвоение личности? И Саши.

«Всем весело, всем хорошо! Елки, первое января! Новый год! Кто знает, что там, за порогом? Может, конец света?» Наконец, второе «я» захлебнулось гремучей смесью. В стакан, где уже были «апельсиновый сок с водкой» Алексей для верности добавил мартини. Шарахнув по своей сознательности этим напитком, Леонидов взревел, и, выйдя в центр круга, начал изображать танец живота. Народ бешено зааплодировал, к Алексею присоединилась симпатичная незнакомая девушка, и уже на пару они стали выделывать нечто невообразимое.

Веселился даже господин управляющий. Надо отдать ему должное — пил он мало. Но зато танцевал! Если можно так квалифицировать производимые им действия. Валерий Иванов роботообразно двигал руками и топтался на одном месте. Впрочем, внимания никто ни на кого уже не обращал. Все веселились. И Алексей подумал: ну что может случиться? Трезвых здесь нет. Одни пьяны больше, другие меньше. Но глотки друг другу перегрызать не собираются. Танцуют, обнимаются. Праздник же! Праздник!

Вдруг из калейдоскопа выпало яркое цветное стеклышко: смеющаяся Оля Минаева, бывшая секретарша покойного Серебрякова упала в его объятия. Алексей подхватил ее и повел в медленном танце.

— Следователь, а я тебя помню, — лукаво прошептала она.

^Только жене не говори, — пьяно пробормотал Алексей. Он уже не помнил: а что было?

Немного протрезвел он, только когда сообразил, что к нему прижалась Нора.

— А со мной потанцуешь? — спросила она.

Инстинкт самосохранения работал у Леонидова даже в припадке буйного веселья. Он прекрасно помнил: от этой змеюки лучше держаться подальше. Это «ж-ж-ж» неспроста. Недаром она держится рядом с танцующей парой: Саша в объятиях огромного Сергея Барышева. И навязчиво прижимается к своему партнеру. Алексей также навязчиво держал ее на «пионерском» расстоянии.

Вдруг совершенно отчетливо Леонидов увидел абсолютно трезвую Ирину Сергеевну Серебрякову. Если она и выпила, то бокал шампанского, не больше. Серебрякова не танцевала, одиноко сидела в углу дивана. Она держала в руках полный стаканчик шампанского, но не пила. Выражение ее лица было какое-то странное. Алексей невольно вздрогнул, но подойти не решился. Не до того. Да и видок у него сейчас! Называется, страж порядка!

Часа в два ночи наконец успокоились дети. Их развели по номерам и уложили спать. Остальные расходиться не собирались.

Около трех часов ночи по второму кругу начали пить за Новый год, за новое счастье, здоровье и процветание фирмы. Потом народ цепочкой потянулся на балкон — перекурить это дело. Периодически исчезали какие-то парочки, но вновь появлялись, вливаясь в общее веселье. Дело шло к утру.

Алексей за руку вытащил из толпы смеющуюся Сашу и прокричал в розовое ушко:

— Ну как, весело?!

— Весело! А сколько всего вкусного, и шампанское — прелесть! Можно еще?

— Можно, только не усни. Для тебя спиртное что снотворное. А веселье-то еще не кончилось!

— Ой, я уже на ногах едва стою!

Саша качала кудрявой головой и была похожа на наполненный гелием воздушный шарик, который пытался взлететь под самый потолок. Алексею так казалось.

Кончилось тем, что он поймал жену на балконе вместе с Аней Барышевой. Обе пытались неумело затянуться сигаретами, которые стрельнули у Марины — секретарши Паши Сергеева. Леонидов стащил обеих вниз, сдав Аньку на руки невозмутимому Сереге. Барышев выглядел почти трезвым. Во всяком случае, держался. Юной жене он показал внушительных размеров кулак и сигарету отобрал. Потом пригрозил:

— Я тебя спать отведу. Хватит безобразничать.

— Мы больше не будем, — хором сказали женщины, и их отпустили танцевать.

После четырех часов буйное веселье миновало свой пик и постепенно начало затихать. Саша не выдержала и ушла спать. Калачев уволок в люкс упирающуюся Екатерину Леонидовну, куда-то исчезла Нора.

Серебрякова по-прежнему сидела в углу дивана. Стаканчик в ее руке по-прежнему был полон. Алексей даже не был уверен, что Ирина Сергеевна вообще из него пила.

К шести утра в холле остались самые стойкие. Алексей почувствовал, что засыпает, и нехотя покинул импровизированный танцзал. В его номере на одной кровати сопел Сережка, на другой забилась под одеяло его жена Александра.

Он, пошатываясь, стянул джинсы, осторожно прилег рядом и прижался к ее теплой спине. Едва закрыл глаза, почудилось, будто он едет на карусели. Открыл: комната кружится. Стенной шкаф, кресло, журнальный столик пролетали перед глазами, будто серые в яблоках лошадки. Закрыл: голова кружится.

Наконец ему удалось с собой справиться. Усталость взяла свое. Остановив карусель, он провалился в глубокий сон.

Леонидов проснулся в половине восьмого утра. Согласно привычке, выработанной годами. Не было будильника, который поднял бы с постели звонком, танцы для него закончились каких-нибудь пару часов назад, но в половине восьмого Алексей все равно открыл глаза. И невольно застонал. Это было утро.

За окном тускло светила звезда нового дня. Праздник продолжался. Беспроигрышная серия выходных была в самом разгаре. В комнате было тихо, когда под Леонидовым скрипнула старая деревянная кровать. Он вздрогнул и подтянул ногу обратно под одеяло. Сережка сладко спал, Саша тоже тихонечко посапывала.

«Что делать?» — подумал он. И измученный вчерашним днем организм тут же подсказал: «Спать. Как все нормальные люди. Завтрак в девять». Еще полчаса он лежал без сна, проклиная силу привычки. Потом задремал, но минут через десять проснулся и понял, что это все. Лимит сна исчерпан. Если он и уснет, то после обеда. Потом потихоньку, стараясь никого не разбудить, Алексей поднялся с постели.

Голова гудела, ноги были ватными. Сухой язык ворочался во рту с огромным трудом. Он прошел в ванную комнату и открыл кран. Из зеркала глянули безумные, мутные голубые глаза, волосы на голове были всклокочены.

«Что было вчера?» — мелькнула мысль. И память покорно нарисовала картины разгула и разврата. Он застонал еще раз, но уже громче.

«Хорош, — сказало отражение. — Нализался, оперуполномоченный».