Наталья Андреева - Все оттенки красного

— Я все-таки зайду к ней. Как думаешь, я ей не помешаю?

— Ты меня расстроил, Георгий. Очень расстроил. За что?

Он выходит из кабинета, обойдя Нелли Робертовну, словно неодушевленный предмет. Словно вещь какую-нибудь, старую вещь, вышедшую из употребления и потерявшую свою ценность.

— Ну, уж нет, — качает головой она. — Разговор еще не закончен.

Олимпиада Серафимовна подстерегает сына в коридоре:

— Жора, задержись на минутку, пожалуйста.

— Да, мама?

Олимпиада Серафимовна возмущенно встряхивает огромными серьгами.

— Тебе не кажется, что девочка слишком много ходит? Ей надо лежать и лежать, а она бродит по дому, по саду. Меня это беспокоит.

— Боишься, что догадается, сколько здесь дорогих вещей и оценит, наконец, истинные размеры наследства?

— Это не смешно. Ты должен как можно дольше держать ее в неведении и при разделе наиболее ценные вещи оговорить в свою пользу.

— Откуда такая жадность, мама?

— Я пожилая женщина. Я хочу прожить остаток дней, ни в чем не нуждаясь. Вместе с тобой.

— А если я вдруг снова женюсь? И моя жена тоже захочет жить вместе со мной? Как-то вы с ней поладите?

— Что?!

— Мне только пятьдесят лет, я еще не потерял надежды на семейное счастье.

— По-моему, Веры Федоровны и Натальи было достаточно.

— На тебя не угодить мама. Две женщины, обе такие разные. Впрочем, что я говорю? Какие же они разные!

— Георгий, не вздумай делать глупости!

— Мама, я хочу поговорить, наконец, с Марусей.

— Что ж. Иди, сын. Но помни!

Серьги возмущенно звенят, и Георгию Эдуардовичу хочется зажать уши. Давно уже этого хочется. Ну, как можно это носить? Мало того, что полная безвкусица, так еще и массу неудобств доставляют!

Он поспешно идет по коридору к двери Марусиной комнаты. Остальные члены семьи живут на втором этаже ив летних комнатах мансарды, но девушке по лестнице подниматься нельзя, и ей отвели место в одном из служебных помещений. Георгию Эдуардовичу неловко, что будущую хозяйку поселили на том же уровне, что и прислугу, и он все еще не верит сыну. Эдик постоянно врет, поэтому мог и оговорить девушку? Это настоящая Маруся, такая милая, чистая, какой он себе ее и представлял. Ведь такой талант! Почему же она до сих пор не попросила краски?

Он осторожно стучится в дверь.

— Да-да! Войдите!

Девушка сидит на кровати и смотрит в окно. Просто смотрит в окно.

— Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, хорошо.

Как чужие. А чего он ожидал?

— Тебе не принести краски, мольберт, холсты? Из окна прекрасный вид. Да и в саду красиво. Не хочешь что-нибудь написать? Пейзаж, например? Я видел твои рисунки. Это просто чудо. Тебе надо учиться. Я позвоню Эрасту Валентиновичу и приглашу его приехать. Он давно хотел с тобой познакомиться. Это известный искусствовед, критик, друг моего покойного… нашего покойного отца. Так как? Сходить за красками?

— Нет!

— Но почему?

— Я… Настроения нет.

— Как же ты похожа на мать!

— Да. Все так говорят.

Девушка чуть не плачет. Сидит, уставившись в окно, плечи вздрагивают. Что он такого сказал?

— Майя?

— Да?

— Ведь тебя Майей зовут?

— Откуда вы знаете?

Она чувствует облегчение: наконец-то!

— Эдик сказал. Он встретился в поезде с настоящей Марусей Кирсановой.

— Я знаю. Она забыла в поезде сумочку с письмами, а у меня на вокзале украли все документы. Вот Нелли Робертовна и подумала, что я — это Маруся. Мне сейчас уже вещи собирать?

— Куда же ты пойдешь?

— Если дадите денег на билет, поеду домой.

— Я как-то… Не могу прийти в себя. Зачем же было врать?

— Я боялась, что вы за лечение не заплатите. А у моих родителей денег нет. И мама больше никогда не пустила бы меня в Москву, если бы все узнала.

— Далась тебе эта Москва!

— Вы не понимаете. Только здесь и есть настоящая жизнь. Здесь все: театры, университеты, музеи, выставки. Здесь Красная Площадь, Александровский сад, Третьяковская галерея. Когда едешь в поезде, кажется, что он уносит тебя не куда-нибудь, а в сказку. Я виновата. Не подумала. Сама не ожидала, что могу жить в чужой семье и откликаться на чужое имя. Хотя мама всегда называла меня Марусей.

— Майя, мы пока никому ничего не скажем. До завтра. А завтра я что-нибудь придумаю. В конце концов, тебя сбила наша машина, и Миша виноват.

— Это я виновата, я! Дуреха, растяпа. И врушка к тому же.

— Майя, а как же портрет?

— На портрете моя мама. Это правда.

— Не понимаю. А кто же мать Марии Кирсановой? Что, у отца в том провинциальном городе был не один роман, а два?

— Не знаю. Мама никогда ничего не рассказывала.

— Послушай, а ты не знаешь, где сейчас настоящая Маруся Кирсанова?

— Не знаю. Они сдернули стоп-кран и сошли с поезда. Эдик и Маруся.

— Какой мерзавец! Ну, ничего, я найду на него управу! Пусть даже придется опозориться. Ты отдыхай и пока никому ничего не говори. Сиди в своей комнате.

— Спасибо вам. Вы хороший.

— Да и ты славная девушка. Надо было с самого начала рассказать все Нелли. Она не злодейка, не оставила бы тебя без помощи.

— Я все равно бы призналась. Не выдержала бы. Хотелось только немного подлечиться.

— Отдыхай.

Он вышел из комнаты, с облегчением вздохнув. Все-таки, славная девушка, жаль, что она не Маруся Кирсанова. Надо как-то осторожно поговорить с Нелли, ведь она добрая, все поймет. А вот остальные… Собственно, из-за них придется молчать до завтра. Вера Федоровна и мать способны устроить скандал. Что уж говорить о Наталье! Георгий Эдуардович поморщился — да, тут без поддержки Нелли не обойтись. Потом вспомнил о старшем сыне и содрогнулся. Если Эдик успеет обработать Марию Кирсанову, и этому дому, и покою в нем придет конец. Будет скандальный раздел наследства, будут бесконечные суды, ссоры, а как же новая любовь? Как же женщина, которую он рассчитывает ввести в семью? Разве она выдержит все это? Наконец-то встретилось доброе, чистое создание, разделяющее его идеал скромного существования в уединении, в работе над новой книгой, на этот раз, действительно, великой. Господи, дай силы! Как все запуталось! Отец, зачем ты все это сделал?…

…— Ты все поняла, мама?

— Эдик, но как же так?

— А вот так. Он, похоже, все знает.

— Что ж будет?

— Не знаю. Ты пока попробуй все это переварить, а мне надо позвонить. Кто-то должен позаботиться о моем будущем, раз так все обернулось.

Он не решился воспользоваться одним из телефонов в доме. От этих дам всего можно ожидать, слишком уж любопытные. А свидетели ему сейчас не нужны, и вообще никто не должен знать, кому и куда он звонит. Черт, что ж она так долго не берет трубку!

…— Алло?

— Маша? Привет.

— Эдик? Классно, а?

— Как ты там? Что делаешь?