Рена Юзбаши - Скинхед

— Понял. Я обязательно вам всё верну: и эти деньги, и те, которые вы врачу дали. Честное слово!

— Вот это мужской разговор. Конечно, вернешь, я же их тебе не дарю, а даю в долг. Вот начнешь работать и вернешь деньги. Так что не переживай. Ну, все давай прощаться, а то у меня еще дела, — и он крепко, по-мужски пожал мне руку. — Главное, Артем, не ссутулиться под тяжестью проблем, и не раскисать. Выпрямись! И — вперед!

Такой недели, как эта — без мамы — у меня в жизни не было. Школа начисто забыта, потому как все время торчу в больнице. Ко мне там привыкли, никто не гонит, не ругается, хотя ясное дело — путаюсь у медперсонала под ногами. Мама приходит в себя на следующий день, и я могу заходить к ней, правда, не больше, чем на пять-десять минут. Вскоре совсем полегчало — «Состояние больной стабилизировалось» — заверяют все. А я и сам вижу: с каждым днем все лучше и лучше. Мы с ней почти не разговариваем — «Больной нужен покой!», но я счастлив тем, что она возвращается к жизни. Накануне перед тем как ее выписывают, я прибрал квартиру и даже окна вымыл. Запомнилась мамина традиция — при первом же мартовском солнце она принимается за генеральную уборку, приговаривая со смехом, что такую красавицу, как нашу московскую весну, надо бы встречать при полном параде.

Она не успела покинуть палату, как тут же присела на припасенный мною по совету врачей «дежурный» стульчик, сам я примостился рядышком — сажусь на корточки рядом. В этой непривычной диспозиции она по давней привычке тянется погладить меня по голове, и, разумеется, натыкается на «ежик», невольно морщится:

— Артемка, у тебя раньше такие мягонькие волосы были, откуда взялась эта щетина?

— Мамочка, ты только выздоравливай, и я тебе обещаю голову мыть такими шампунями, от которых «волосы станут мягкими и блестящими», — отвечаю с искренним смехом голосом ломаки из рекламы.

— Ой, Артемка, какой же ты смешной, — смеется она. — И вытянулся как-то незаметно. В больнице меня совсем замучили расспросами, сколько тебе лет и как так получилось, что ты еще не в армии. Она тяжело, со вздохом поднялась и опершись мне на руку, с грустью проговорила: — Я так по дому соскучилась, поехали?

На улице моросит мелкий дождь, и мама подставляет лицо под капельки, радуясь весенней свежести, в то время как я выбегаю на дорогу «голосовать».

— А, может, в метро спустимся? Здесь же рядом, — просительно тянет она меня за рукав. На счастье в этот момент перед нами останавливается черная убогая «копейка», с гордо красующейся на капоте эмблемой «Мерседеса», в ней воняет бензином. День на удивление хорош: за рулем — русский человек, дорога без единой пробки, и дома полный ажур. Мама даже восхищенно присвистнула: что с ней случается в минуты особой радости.

— Артемка, неужели твоя работа?

— Ну почему же, мне домовой с барабашкой подсобили — чем могли. Вот я с ними на пару и привел нашу хату в божеское состояние.

— И чем же они тебе помогли?

— Барабашка вымыл люстру, а домовой окна, так что мне осталась сущая мелочь: прибрать в комнатах — вот и все! — Усадив ее на нашу табуретку в прихожей, я принялся стаскивать с нее сапоги.

— Ты мне лучше скажи, откуда у тебя взялись деньги? Я обратила внимание, что тебе пришлось потратиться. Правда, я кое-что откладывала, как говорится, на черный день. Но эти копейки в «Сбербанке», ты даже не знаешь, где моя сберкнижка лежит. Так что давай, признавайся, — шутливо грозится она.

— Мам, ты уверена, что сейчас мы должны говорить об этом? — мне страсть как не хочется затевать этот разговор.

— Уверена, да сил нет из тебя все выдавить.

— То-то, значит надо побыстрее выздороветь. Кстати, с чего это сердце у тебя так прихватило? — так удачно поменять мамину «пластинку» мне редко удавалось.

— Да ничего особенного, повздорила с шефиней из-за проектов, которые не успела сдать в срок, разнервничалась, как дура, и вот, что из этого получилось, — она виновато смотрит на меня. — Обычная служебная история. Шефиня сама перепугалась, в больницу ко мне приходила извиняться.

— Нам ее извинения как медведю полярное свечение.

— Ты хотел сказать «полярное сияние»?

— Не-а, именно — свечение. Так лучше — в рифму.

Она прижимает мою ладонь к своей щеке и долго не отпускает. А я мысленно извиняюсь перед ней за все свои прегрешения, обещая никогда более не напрягать ее. Позже, перед тем, как заснуть я думаю о том, что маму удалось спасти только потому, что рядом был Учитель. Не будь его, мне ни за что не вытянуть ее из этого мрака.

Воскресенье. Я с особым удовольствием разминаюсь в тренажерном, затем разгоряченный спешу полюбоваться собой перед зеркалом. Что и говорить, до Шварценеггера мне еще далеко, но посмотреть есть на что. Любому ясно — за себя постоять смогу.

Тут в раздевалке появляется Учитель. Он широко улыбается мне, очевидно, догадываясь о моих мыслях.

— Ну вот, я же говорил, что прорвемся. Как мама? — И тут же предостерегающе поднимает палец: — Как уговорились — без сантиментов.

— Она в порядке, — я отвечаю четко.

— Теперь о деле. У меня для тебя хорошая новость, со вчерашнего дня у нашего братства есть собственный сайт в Интернете. Так что твоя идея получила путевку в жизнь. Теперь дело за вами: чем заполнять сайт — этот вопрос надо обмозговать. Вечером собираешь отряд и ко мне. Жду в девять.

Вот он, мой час! Чувствую — грядет спецзадание! Предчувствие не обманывает меня. В общем-то, задание достаточно простое. Надо подыскать подходящего кавказца и отдубасить его так, чтобы мать родная не узнала. Но фишка заключается в том, что все это надо снять на камеру, а потом выложить ролик на сайт. А текст придумать такой, мол, за дело получил. Но текст будут придумывать другие, а задача отряда заключается в том, чтобы взять черного в круг, дабы исключить возможность отступления бегством. А то эти трусы, столкнувшись с силой предпочитают бежать так что пятки сверкают. Прихватив цифровую камеру (за съемку ответственным назначается Максимка, парень что надо), к десяти вечерам мы выкатываемся гурьбой на улицу.

«Огонь батарея! Огонь батальон!»

И сразу же навстречу толстяк, явный хачик, живот трепыхается с вызовом, мол, у меня своя автономная жизнь. По мобильнику треплется так, словно не московская земля у него под ногами, а Великая Армения — от моря и до моря! Одет в пальто, а оно нараспашку, да и пиджак распахнут, на рубашке половина пуговиц расстегнута, и золотая цепь с мой палец. Умора какая. Несколько ребят отделившись от толпы, двигаются ему наперерез, но я движением руки останавливаю их:

— Нам нужна дичь половчее. Этот кусок студня сдохнет от ожирения и без нашей помощи.