Милан Николич - Современный югославский детектив

— Что за глупости? — распалился Коломбо.

— Я… — заикаясь, процедил я.

Клей с хмурым выражением лица закашлялся. Может, он не станет начинать все с начала? — подумал я.

Он попытался:

— Мистер Коломбо, я явился…

Дорогуша прервал его криком:

— Кто вас приглашал? Кто позволил вам войти?

— Они ворвались, — шепнула сквозь слезы домоправительница.

Дорогуша готов был уничтожить нас взглядом. Кое-кто невольно попятился. Но, похоже, не Кэт.

— Мистер Коломбо, — торопливо, чтобы Дорогуша не прервал ее, заговорила Кэт, — мистер Тэтчер, намереваясь защитить ваши интересы, воспротивился намерению сержанта арестовать вас…

— Меня? — удивился Коломбо, что свидетельствовало о том, что, находясь под полотенцем во время ингаляции, он не вникал в пререкания, происходившие в его кабинете. — За что?

Вмешался Клей:

— За нападение на Альберто Росси и нанесение ему ранения. И за другие преступления, о чем мы…

Дорогуша нервно прервал его.

— На Альберто? — искренне удивился он, поднял ногу из таза и вытер ее о штанину другой ноги, и все с напряженным вниманием следили за этим, опасаясь, как бы он не забрызгал дорогой ковер. — С чего бы мне на него нападать?

— Не с чего, — отозвалась мать Альберто.

— Этого не могло быть, — проговорила Кэт. — Вы видите, в каком он состоянии!

Вид Дорогуши — мешки под глазами, налитые кровью глаза, потное, синюшное лицо — свидетельствовал о болезни, основательно его потрясшей. Словно в подтверждение он громко чихнул.

— Будьте здоровы, — вырвалось у Пита, который тут же умолк, когда Клей метнул в него взгляд.

— У меня этот трюк не пройдет! — презрительно сказал Клей и зевнул. — Маскируетесь вы или нет, мне безразлично. Можете пригласить адвоката, это ваше право, только больше мы не будем играть в прятки!

— Зачем ему адвокат? — сказал я. — Я здесь!

Полотенце, висевшее на краю стола, наконец упало на пол. Дорогуша выпятил грудь, надул щеки и еще больше покраснел. Краснота вроде бы стала переходить в фиолетовый цвет. Лопнет, испугался я.

— Я позову врача, а не адвоката! — кричал он, и вены на шее у него вздулись. — И не какого-нибудь, а психиатра, чтобы вас освидетельствовал! Что это за идиотские штучки?!

Сержант Клей, очевидно, пытался сохранить достоинство представителя привилегированных властей.

— Зовите кого угодно, но обвинение с вас не снимается! Нападение на Альберто Росси и нанесение ему ранения!

— В таком состоянии? — повторила Кэт свое высказанное ранее сомнение. Однако у Клея и на это был ответ:

— Разве нужна справка, что у тебя нет насморка, чтобы кого-либо убить? Особенно если на то есть причина?

Аугусто Коломбо больше не сдерживался.

— Идиоты! Кретины! Альберто — мой человек! Я ему плачу, годами терплю его…

— Ну и что? Почему бы вам его и не…

Богатей дошел до предела. Он поколебался, прежде чем переступил грань.

— Но… Альберто мой сын!

Глотая слезы, домоправительница вмешалась и поправила его:

— Нет, Альберто — сын Пицциони, ваш сын — Марио!

Дорогуша обвел взглядом присутствующих.

— Вы слышали, Кармела наверняка знает. Альберто… хм… мой… в некотором роде. Как сын. Его брат — мой сын, вот… И зачем бы мне тогда…

Какое-то время он разглядывал нас, а затем плюхнулся в кресло. Побелел, затрясся. Кармела взвизгнула, однако рука сержанта остановила ее.

Ее вмешательства, похоже, было не нужно. Дорогуша выпрямился, облокотился о стол, придвинул к себе сосуд с ароматизированной водой и накрылся полотенцем. До нас опять донеслось лишь глухое ворчание, и ни единой душе не удалось бы угадать смысл этого заявления.

И тут раздался крик. Он шел снаружи, откуда-то из другой комнаты, и был исполнен страха и ужаса.

Это было подобно выстрелу стартера в финальном забеге на стометровку на Монреальской Олимпиаде.

Все — исключая Аугусто Коломбо, который, склонившись над ароматным паром под мохнатым полотенцем, совершенно отделился от нас, — повторяю, все переглянулись и тут же как один ринулись в коридор, узнать, что случилось. В крике настолько явственно слышались страх и ужас, что его нельзя было истолковать иначе чем призыв о помощи, причем самой незамедлительной и решительной.

В коридоре никого не было. Все вместе мы добежали до лестницы. Но и там никого не увидели. Сделали всей группой еще пять-шесть шагов и оказались в вестибюле. Пусто!

Сзади, из комнаты, двери которой выходили на лестницу, послышался стон. Мы как по команде обернулись.

— Долорес! — воскликнул я, догадавшись, откуда идет звук.

— Опять она! — добавила без особой симпатии синьора Росси.

Я бросился к спальне подружки богача Дорогуши. Теперь я возглавил бег нашей группы. Без стука я ворвался в комнату и увидел ее лежащей ничком на неубранной постели и сотрясающейся от рыданий. Если бы не рыдания, стоны и недавний крик, картинка была бы весьма привлекательной. Красотка была в платье, которое на демонстрации мод комментируют примерно так: «Послеполуденное платье для коктейля, рекомендуется изысканным дамам из высшего общества. Выполнено из тяжелого шелка оригинального зеленого цвета, единственное в своем роде, с глубоким вырезом спереди, открытой спиной, шнурком из той же ткани, придерживающим платье, тканное золотом, по бедрам — прилегающее, далее расклешенное, по подолу шитое золотыми китайскими драконами». Падение на постель испортило вид платья, сзади оно задралось, обнажились восхитительные смуглые бедра и крохотный треугольник тончайших трусиков.

Однако сейчас было не время преклонения перед женской красотой. Долорес сотрясалась всем телом, из-под рассыпавшихся роскошных волос, закрывавших голову, плечи и половину подушки, доносились всхлипывания, свидетельствовавшие, что случилось нечто ужасное.

— Долорес, ты жива? — воскликнул я испуганно.

Кэт не испугалась: по-моему, ее не может тронуть трагедия ни одной женщины, если та хороша собой.

— По тому, как она трясется и всхлипывает, — философствовала моя секретарша, — внимательный и беспристрастный наблюдатель мог бы заключить, что данная особа жива, дорогой шеф!

Пока Кэт сердито произносила свою речь, сержант Клей подошел к постели и коснулся рукой обнаженного плеча. Долорес дернулась и замерла. Затем ее гибкое тело перевернулось, и полные ужаса глаза, затуманенные слезами, уставились на нас. Сначала на сержанта из Отдела по убийствам, затем на остальных. Длинные ресницы, мокрые от слез, бросали тень под глазами.

Примечательно, что ее взгляд не задержался на мне или она не выдала, как ей приятно, что в трудную минуту именно я оказался возле нее. Поистине удивительная женщина эта Долорес!