Милан Николич - Современный югославский детектив

С этими словами они поравнялись со Звонко. Гашпарац похлопал его по плечу и затем, словно неожиданно вспомнив, спросил:

— Вы после обеда дома?

— Да, а что?

— Так. Может быть, мы заглянем. Хотя не уверен.

Когда они усаживались в машину, Гашпарац еще раз взглянул на явно растерявшегося Звонко и, обернувшись к Штрекару, заметил:

— Надеюсь ты не думаешь, что Звонко и Валент…

Штрекар не ответил.

Отправляясь в Гредицы, Гашпарац опасался нескольких вещей. Всего больше он не хотел встретиться с Валентом Гржаничем — боялся провокации, которая испортила бы Штрекару все дело. Смущала также мысль о возможной встрече с матерью и сестрой Ружицы Трешчец, которым адвокат абсолютно не знал, что сказать; он чувствовал себя ответственным и, может быть, даже виноватым перед ними из-за записки с номером телефона, хотя они ничего не знали ни о телефоне, ни о том, кому он принадлежит. Волновал его и предстоящий разговор со Звонко: он не был уверен, сможет ли должным образом вести себя с ним один на один, без Штрекара. И в то же время что-то говорило ему, что от Звонко он узнает больше, чем от кого-либо, впрочем, как и каким образом — неизвестно. Неспроста, утешал себя адвокат, Штрекар разрешил ему эту экскурсию.

Вот о чем размышлял Гашпарац, шагая по откосу. Точнее, начал размышлять после того, как миновал место происшествия. До этого из головы не выходила мизансцена, разыгранная в доме перед его уходом: иронический взгляд жены — как ответ на его слова, что должен ехать по срочному делу; глубокий, многозначительный вздох тещи, присутствовавшей при их разговоре — она сидела с журналом мод в руках. Только с дочкой было все в порядке: он пообещал, что в воскресенье они поедут в Рогашка-Слатину, посмотреть на источники. Девочка была довольна. Он дал себе слово, что обещание выполнит.

К счастью, домишко Звонко находился в самом начале улицы, ближе к Саве, так что Гашпарац дошел до него, не встретив никого. Точно так же, к счастью, дома не оказалось матери Звонко, которая жила вместе с сыном. Собственно, в дом даже не пришлось заходить — Звонко во дворе, под шелковицей, разбирал мотоцикл. При скрипе калитки он поднял голову и посмотрел на Гашпараца: адвокату показалось, что парень побледнел. Сидя на корточках возле тазика с керосином, он промывал детали.

— Ну как идет дело? — проговорил Гашпарац, не зная, с чего начать.

Звонко протянул адвокату локоть, потому что руки его были в керосине, и Гашпарац пожал тонкое запястье, покрытое светлыми волосками.

— Нормально, а как иначе. Стыдно, если бы не шло, — быстро заговорил Звонко, — как-никак, я механик. Правда, сейчас не по специальности… Я — мигом.

Гашпарац постоял, обошел вокруг Звонко, который наспех заканчивал работу, и сказал:

— Не надо из-за меня торопиться. Когда-то и я любил так повозиться.

— Ну что вы, я сейчас, только вот еще это… Что вы делаете?!

Гашпарац снял пиджак, повесил его на ветку шелковицы, под которой они стояли, и закатал рукава рубахи. Он сел на корточки рядом со Звонко, для устойчивости погрузив каблуки во влажную землю, испещренную следами куриных и утиных лап, которые, по-видимому, тут обычно паслись.

— Так даже удобнее разговаривать, — сказал он.

Признаться, он именно на это и рассчитывал — совместное занятие давало ряд преимуществ: во-первых, не было необходимости глядеть друг другу в глаза, что для Звонко было весьма кстати, и, с другой стороны, участвуя на равных в работе, они должны были также как ровня участвовать и в беседе. Некоторое время оба молчали, одну за одной протирая тряпками детали мотоцикла.

— Скажите мне, — собрался наконец с духом Гашпарац, — как давно вы знаете Валента?

— Сроду, — поспешил ответить Звонко, вдруг ощутив облегчение, ибо, вероятно, ожидал более трудного и прямого вопроса. — Мы здесь родились, вместе ходили в школу, там, на Кончаровой улице, потом вместе учились ремеслу… Вместе рассматривали на улице автомашины. Воровали камеры и вообще… Очень любили мотоциклы. Потом вместе поступили на «Металлист» и опять вместе перешли в «Гефест».

— У, да это целая жизнь! — сказал Гашпарац.

— Почти. Но все-таки больше мы бывали вместе в школе или на работе. А в другое время меньше. У него была своя компания. Я, правда, считал Валента единственным другом — такой уж я человек: трудно схожусь с людьми. А он постоянно меняет приятелей.

— Такие отношения между товарищами встречаются, — заметил Гашпарац, стараясь, чтобы его слова прозвучали убедительнее.

— Может быть, только мне было нелегко. Он, бывало, вообще избегал меня, а я один никуда: ни в кино, ни на танцы. Сами знаете, придет человек один, кругом незнакомые, у всех компашки, а ты стоишь и пялишь глаза.

Гашпарац был доволен ходом беседы. Казалось, совместное занятие согрело парню сердце, настроило на искренние признания, которые даже пугали адвоката.

— Чем он занимался? — спросил Гашпарац.

— Да кто его знает, всяким. Увлекался спортом, многими видами, потом бросал, хотя его каждый раз отпускали неохотно, пристрастился к автостопу, потом взялся за другое…

— За контрабанду?

— Откуда вы знаете? — Звонко испуганно взглянул на него.

— Ну, это же обычно дело, — неопределенно заметил адвокат.

— Компании у него были разные, и со всеми в конце концов он ссорился, — продолжал Звонко, словно ощутив потребность исповедаться, выложить все, что накопилось у него в душе за долгие годы. — Разные компании, начиная от порядочных ребят и кончая подонками. И всюду его принимали. Была и настоящая шпана, жулье, некоторые отбывают срок, но были и приличные, папенькины сынки… Он же сам себе хозяин, знаете, рос без родителей, жил у старой тетки, она оглохла и почти ослепла, когда еще мы были маленькими… Я не мог с ним тягаться, у меня была мать… Мальчишкой она меня здорово сторожила, только потом я понял: случись со мной что-нибудь, мать бы не перенесла…

— А вам не хотелось отставать от него?

— Конечно. Никогда я не переставал им восхищаться. В самом деле, я сразу к чему-нибудь привязываюсь, а он все с легкостью бросает и тут же находит новое. Этой его черте я больше всего завидовал.

Гашпарац подождал, не добавит ли Звонко еще что-нибудь, и, поскольку тот молчал, спросил:

— Так было и с девушками?

— Он, наверное, хотел, чтобы и здесь так было. Но… я думаю, Розу он любил по-настоящему.

Звонко умолк, казалось, на эту тему ему говорить не хотелось. Гашпарац решил перевести разговор на другое: позже, подумал, вернусь к этому.

— Ладно, — сказал он, — как же при таком непостоянстве он сумел получить профессию?

— Ну, это была его цель. Тут он проявил редкое упорство. Твердо решил — и добился. Ясное дело, ссорился и с учителями, и с мастерами, а закончил как надо.